Надежда Гарифуллина - Анти-Зюгинг [Зюгановщина как оборотная сторона горбачевщины]

«К сожалению, — продолжал он выступление перед партактивом, — нужного отклика не получили. Когда в Москву входила бронетехника и мы обратились к командиру одного из полков, он прямо заявил: пусть пара десятков женщин перегородит нам дорогу, и тогда я буду иметь основание не выполнять приказ, остановить технику и вернуться в казармы. Опять не получилось. Нельзя упрекать наших людей. Таков их характер, таково их безграничное терпение. Видимо, таковы последствия трагической нашей истории в XX веке, что многие морально надорвались». («Советская Россия», № 115, 5 октября 2000 г.)

Квалифицировать эти «откровения» Зюганова иначе как вранье просто невозможно. Или он не ведает, что говорит? Но ведь каждый год — у лидера КПРФ новая версия собственного поведения в те дни. «Опять не получилось», — говорит Зюганов в 2000 году, мол, не нашлось двух десятков женщин, которые легли бы на пути танков. Сам бы лег, свою жену позвал бы на подмогу. Но все это из области «философских фантазий» Зюганова. Не было такого разговора с командиром некоего полка. «Вождь» КПРФ горазд на выдумки. Пройдет еще несколько лет, и я не удивлюсь, если он заявит, что сам лег под танки и не пропустил «один из полков» в Москву.

Самое кощунственное то, что, глубоко приверженный «парламентскому кретинизму», лидер КПРФ даже октябрьскую трагедию использует в выборных целях. В августе 2003 года в беседе с главными редакторами газеты «Завтра» Александром Прохановым и газеты «Советская Россия» Валентином Чикиным, опубликованной под заголовком «Уверен в победе!», он поведал:

«В центре нашей избирательной агитации будет 10-я годовщина расстрела парламента ельцинистами в 1993 году. Это вопиющий факт государственного терроризма, когда была растоптана Конституция России, о чем свидетельствовал тогдашний глава Конституционного суда Зорькин.

Мы почтим память невинно погибших детей, стариков и женщин на баррикадах, воздадим хвалу народу, восставшему против переворотчиков. Мы потребуем учреждения народного трибунала, который станет судить Ельцина по законам мировой практики, — пусть он получит воздаяние, как чилийский Пиночет. Мы будем требовать от президента Путина, чтобы он лишил Ельцина иммунитета и тот предстал перед народным правосудием. Мы обратимся к премьеру Касьянову, восседающему в зале правительства, пускай он чаще оглядывает стены, где время от времени проступает страшное кровавое пятно, контуры расплющенного танковым снарядом защитника Дома Советов». («Советская Россия», № 94, 26 августа 2003 г.)

Как может Зюганов чтить «память невинно погибших детей», если они погибли, в том числе и потому, что сам он по телевидению призвал народ сидеть дома?! И, наконец, не пора ли ему сказать, почему именно ему дали возможность в канун расстрела выступить по телевидению?

Да, тогда действительно была растоптана Конституция, только не России, как говорит Зюганов, а — Советской России, была растоптана Конституция СССР. Почему же Зюганов не скажет, почему КПРФ — единственной из всей оппозиции! — Ельцин после расстрела высочайше позволил участвовать в выборах нового парламента, под новым названием, и эта партия, пойдя на выборы на крови, помогла режиму протащить ельцинскую Конституцию?

Десять лет понадобилось Зюганову, чтобы пообещать: «Мы потребуем учреждения народного трибунала», да и то лишь потому, что приближаются парламентские выборы и 10-летие октябрьской трагедии будет в центре избирательной кампании КПРФ. Кто мешал Зюганову организовать такой трибунал по горячим следам? Никто!

3 октября 2003 года на пресс-конференции в агентстве «Интерфакс» он очень сильно возмущался: «Преступники, имена которых известны всем, до сих пор не только не наказаны, а получили все возможные блага от государства. Власть покрывает виновников этой трагедии».

Нет, не власть, а лидер КПРФ. Придя в Государственную Думу на декабрьских (1993 г.) выборах «на крови», Геннадий Андреевич со своей фракцией выступил с инициативой дать амнистию всем, кто участвовал в событиях августа 1991-го и сентября-октября 1993 года, тем самым увел от наказания истинных виновников гибели сотен безоружных людей.

Самое поразительное то, что в своих многочисленных «творениях» он живописует свои страдания в связи с октябрьским расстрелом. Особенно изобилует описаниями душевных мук Геннадия Андреевича его книга «Верность». Процитирую:

«Беловежское предательство великой страны, а затем танковый расстрел Верховного Совета, жертвы кровавого Октября 93-го года выжгли на сердце неизгладимый след». (Стр.5.)

«С болью в сердце вспоминал я о «черном солнце», которое увидал Мелехов в конце «Тихого Дона», когда смотрел на опаленный снарядами и пожаром, разгромленный в октябре 93 года Верховный Совет. В глазах моих тоже вставало тогда «черное солнце». (Стр.29.)

«В ночь со 2 на 3 октября я лично встречался с Руцким. Предупредил его, в частности: в Останкино уже сидит спецназ на бронетехнике с полным боекомплектом, с приказом стрелять на поражение. Никаких походов за белодомовское оцепление! Есть реальная возможность принять политические решения, так как на понедельник в КС назначено авторитетное собрание по урегулированию конфликта.

У меня сложилось впечатление, что он соглашался со мной, но когда я на следующий день увидел в «новостях» на телеэкране, как он кричит: «Вперед, на Останкино!» — отчаянию моему не было предела. Все было кончено. Теперь я твердо знал: впереди — большая кровь». (Стр. 260.)

Если знал, что впереди — большая кровь, почему не пришел в Дом Советов, чтобы помочь, или почему не вывел людей, чтобы остановить надвигающуюся бойню?

«Я знаю, некоторые меня упрекают, что я незадолго до расстрела парламента обратился к своим сторонникам с призывом не выходить на улицы. Скажу больше: в тот же день я вместе с председателем Моссовета Н.Гончаром встречался с прокурором Москвы В.Пономаревым и представителем «Дем. России» в надежде предотвратить ожидающиеся столкновения. Это был труднейший момент для меня: с одной стороны, оставалась капля надежды, что собрание в Конституционном Суде все-таки состоится, с другой, — я уже начал отчетливо различать замысел всей этой изощренной, кровавой президентской игры. Хотя, конечно, мне не известно было на тот момент ни о наемниках Кобеца, ни о зарубежных снайперах... Но я отчетливо осознал: одно острие президентской расправы нацелено на Советскую власть, а другое — на компартию, чтобы разгромить ее теперь уже окончательно. Вот из чего я исходил, делая свое заявление на телевидении 1 октября. Но у меня до сих пор нет ответа на вопрос: из чего исходили в руководстве Верховным Советом, когда, по сути, зная о предстоящем утреннем штурме Белого дома, они в категорической форме не потребовали, чтобы их защитники, прекрасные самоотверженные люди, ночевавшие на улице у баррикад и костров, ушли в здание?