Жан-Кристиан Птифис - Иисус. Жизнеописание Христа. От исторической реальности к священной тайне

После наделения Иисуса этими шутовскими знаками власти его лицо, борода и волосы были залиты кровью. На плечи этой жалкой человеческой развалине накинули символ власти у римлян — пурпурное одеяние, напоминающее длинный плащ, который носили офицеры, скрепляя на правом плече. Пилат, несомненно, забавлялся, видя, как люди подходят к пытаемому узнику и падают перед ним на колени, изображая преданность: «Да здравствует царь Иудейский!» Этот затравленный нищий, карнавальный царь — единственный царь, которого заслуживает толпа! Эта гнусная и печальная сцена напоминает сатирические пантомимы с «шутовским царем», которые разыгрывались в честь кроний или сатурналий, а также на кровавых представлениях в ходе персидского праздника Сацей. Нам известны и другие примеры таких древних зрелищ. Филон рассказывает историю одного помешанного по имени Карабас, случившуюся в Александрии в 38 г. Ему соорудили из папируса нечто вроде диадемы, а вместо скипетра сунули в руку обрубок папирусного стебля. Затем его поставили на возвышение, а люди, смеясь, подходили к нему и требовали, чтобы он вершил правосудие. Шутка была направлена против иудейского царя Ирода Агриппы I, проездом оказавшегося в Александрии.

«И били его по ланитам» — так пишет Иоанн. Удары? Это расплывчатое выражение евангелист использует, чтобы не говорить об ужасе перенесенных Иисусом страданий. Но в этом случае Иоанн вновь стремится подчеркнуть потустороннее величие учителя, равнодушного к физическим страданиям. Однако Туринская плащаница отображает реальное положение вещей, демонстрируя облик Иисуса после пыток. При этом мы не можем отличить следы ран и ушибов, нанесенных у Анны, от тех, которые Иисус получил во дворце наместника. Обе брови опухли, из бороды и усов вырваны клочья, правое веко разорвано, под правым глазом кровоподтек, на правой щеке треугольная рана, левая щека раздулась, на левой части подбородка опухоль. Садизм солдат объясняется их происхождением. Набранные из неиудейского населения Палестины, они презирали евреев.

Если Пилат и допустил это представление, то вовсе не для увеселения мужланов из кесарийской когорты. Он хотел еще раз высмеять первосвященников и их преданных сторонников, которые ждали снаружи. Пилат вышел из претория и обратился к толпе: «Вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины». Пилат цинично создал что-то вроде саспенса {717} , как в театре. В полной тишине Иисус вышел к толпе совершенно обессилевший, обезображенный, истекающий кровью, шатаясь, дрожа, с короной из шипов на голове и красной мантией на плечах. Этот изможденный и обезумевший человек, сплошь покрытый порезами и ушибами, едва может дышать; он несет на себе все страдания мира. У него болит все тело. Правая половина его лица изуродована от глаза до подбородка. С прошлого вечера Иисус не ел, не пил, не спал. «Се, Человек!» Узник, которого Пилат признал невиновным, с трудом сохраняет сознание. Его состояние хорошо описано Иоанном, но что еще приходит на ум? Страдающий Господь-Служитель, описанный Исаией: «От подошвы ноги до темени головы нет у него здорового места: язвы, пятна, гноящиеся раны…» {718}

Эта сцена, названная по словам Пилата Ессе homo, вдохновила множество деятелей искусства, художников, писателей. Осознали ли первосвященники грубую и жестокую иронию фразы Пилата? Вы говорили, что он царь? Ну хорошо, вот ваш царь! Он комичен, жалок и нелеп, и едва ли эта смехотворная фигура может над кем-то главенствовать. Так Пилат высмеял, обесславил, разрушил всякую надежду на приход Мессии, эту «многовековую мечту Израиля» {719} . Риму не нужны иудейские мессии!

Знатные иудеи и их прислуга сделали вид, что не поняли оскорбительного смысла кровавой буффонады. Но их ярость найдет другой выход. Они как никогда возжелали смерти Иисуса. Едва увидев узника, они, по свидетельству Иоанна, принялись кричать: «Распни, распни Его!» Пилат продолжал свои насмешки: «Возьмите Его вы и распните». Ясно, что наместник предлагал это не всерьез. Наоборот, это был способ напомнить, что этот человек находится в его руках и только Пилат имеет право его распять. Казнь на кресте — римская кара. Иудеи обычно забивали осужденного камнями {720} . И чтобы еще сильнее разжечь их гнев, Пилат добавляет: «Я не нахожу в нем вины!» Вот уже третий раз он произносит эту фразу. Иоанна она поразила. Лука в своем Евангелии приводит это тройное уверение в невиновности узника.

Первосвященники возразили Пилату: «Мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим». Наконец они открыли истинную причину своей печали! Первосвященники ссылаются на Закон, напоминая Пилату, что римская администрация должна уважать местные обычаи. По существу, не говоря об этом прямо, первосвященники требовали экзекватуры. Иными словами, они пытались обязать захватчиков исполнить вынесенный самими первосвященниками приговор, не изменяя его и не отменяя. Поскольку римляне отняли у них право выносить смертные приговоры, именно первосвященники должны назначать все остальные наказания. На самом деле, как нам известно, вынесенный Синедрионом приговор был незаконен, и римские власти, даже если и хотели уступить первосвященникам, не имели оснований его утвердить. Как бы это ни отвергали некоторые юристы XIX в., например немец Теодор Моммзен, римские оккупационные власти охотно позволяли иудеям самим решать их обычные судебные дела, но римляне никогда бы не согласились на ограничение своей верховной власти, подчинившись решению местного суда.

Пилат не вдается в эти юридические тонкости. Иоанн отмечает, что Пилат после того, как услышал, что Иисус объявил себя Сыном Божьим, «больше убоялся», то есть испугался еще сильней. Это внезапное появление божественности в деле Иисуса заставило наместника помрачнеть. Почему? Почувствовал ли Пилат присутствие чего-то сверхъестественного, что стоит выше его? Возможно, да, но это явно было не сверхъестественное в иудейском смысле слова. Отец Этьен Ноде справедливо обращает внимание, что при словах о Сыне Божьем римлянин думал об императоре и ореоле сверхъестественности, который окружал императоров в римской религии. Тиберий — это священная персона, бог и сын бога, которому следует воздавать божественные почести.

Значит, дело стало серьезнее, и намного серьезнее. И оно могло грозить Пилату большими неприятностями. Не хотел ли Иисус стать соперником императора? Нет ли у Иисуса таинственных сверхъестественных способностей? Пилат был суеверен. Он, несомненно, помнил слова своей жены. Он вернулся во дворец, оглядел узника и спросил его: «Откуда Ты?» Его интересовало не место рождения Иисуса, но его истинное происхождение. Кто Иисус на самом деле? Какова его истинная природа? Почему у него такие странные притязания? Теперь установить подлинную сущность Иисуса стало для Пилата основным. Ведь именно эта сущность руководила делами узника. Характер судебного разбирательства резко изменился. Римский префект больше не насмехался. Раньше Пилат считал, что перед ним умственно отсталый; теперь он столкнулся с загадкой, которая его страшила. Нужно было, чтобы этот странный проповедник заговорил.