Павел Евстафьев - Восстания военных поселян в 1817-1831 гг.

Но поселяне Прусского полка не забыли о соседних, пока не втянутых в восстание, округах военного поселения. 18 июля, утром, они большой толпой направились в округ Аракчеевского полка и подняли в нем восстание. В тот же день фурштадтский взвод Прусского полка, расположенный на реке Вишере, служившей границей между полками Прусским и наследного принца Прусского, в полном составе переправился через Вишеру и явился в 1-ю поселенную роту этого полка. Солдаты рассказали поселянам о восстаниях в округах дивизии. Возмущение сразу же охватило весь здешний округ. Поселяне бросились в штаб полка, но поселенного начальства там уже не было. Офицеры и чиновники округа раньше узнали о возмущении в соседних округах, и все уехали в Новгород. Мятеж распространился за пределы территории военного поселения этого полка. За границей округа находились помещичьи усадьбы. Рядовой фурштадтского взвода Прусского полка Баранов поскакал верхом по берегу реки Мсты, заезжая всюду в селения помещичьих крестьян и возбуждая их против помещиков. Он имел успех. Два помещичьих имения были разгромлены; помещице Шабранской нанесены побои.

В Аракчеевском полку мятеж принял наиболее жесткие формы. Здесь активное участие в возмущении приняла мастеровая полурота полка.

Буря бушевала на двухсотверстном пространстве.

Представители привилегированного сословия, не принадлежавшие к военному миру — помещики, владельцы имений, находившихся внутри округов военного поселения, и те из них, имения которых находились в близком соседстве с мятежными округами, — один за другим бросали свои насиженные гнезда и бежали в Петербург и Новгород под защиту властей.

Граница округа Аракчеевского полка находилась недалеко от села Грузино — резиденции графа Аракчеева. Здесь «на покое» доживал свои дни главный строитель военных поселений. В дни восстания не было покушений на его жизнь. Крутясь в водовороте восстания, поселяне забыли о нем. Но мощный гул восстания дошел до села Грузино 20 июля. Узнав о возмущении в полку его имени, Аракчеев в коляске, запряженной четверкою лошадей, скакал весь день из Грузина в Новгород, делая огромный крюк для объезда военных поселений. Но в Новгороде его ожидало новое огорчение: испуганное восстанием начальство, опасаясь, что одно присутствие Аракчеева вызовет в Новгороде возмущение, побуждало его к выезду в Тверскую губернию. Тогда Аракчеев обратился к Николаю с письменной жалобой. Царь успокоил графа письмом, уверяя его, что он «безопасен везде, где царская власть простирается», и сделал выговор начальству города. Начальство извинилось, но оскорбленный и все еще трусивший граф не пожелал оставаться в городе: под охраной сильного конвоя он выехал в Тверскую губернию к знакомому помещику.

Бегство генерала Эйлера с баталионами в Новгород не могло не ободрить поселян. Это бегство внушило им уверенность, что начальство их боится. И действительно: начальник всех округов поселенного корпуса прибыл в Дубовицы с внушительной карательной силой, но никакой кары не последовало, — все ограничилось лишь разговорами генерала с поселянами, разъяснениями и увещаниями, оставшимися к тому же бесплодными. Теперь положение в округах 2-й поселенной дивизии сразу изменилось.

Через день после бегства Эйлера генерал Леонтьев доносил ему, что поселяне Киевского округа (район, где стоял с отрядом до бегства Эйлер) и соседнего Виртембергского округа взволновали поселян округов 3-го карабинерного и Екатеринославского полков, что волнения в округе артиллерийской бригады усилились, везде избивают офицеров и чиновников и — что хуже всего — взбунтовались до сего времени остававшиеся спокойными поселяне в округе Мекленбургского полка. Вследствие такого тревожного положения генерал Леонтьев настаивал на немедленной присылке ему нескольких баталионов.

И все же самое страшное было не в новых волнениях плохо вооруженных, поселян. Самое страшное было в том, что генерал Леонтьев не мог рассчитывать на верность собственных баталионов, находившихся под его командой. Особенно возбуждал опасения резервный баталион Киевского полка, родные и однодеревенцы которого, — наиболее мятежные и активные, — находились в нескольких верстах от города. К тому же солдаты баталиона находились в постоянных, хотя и тайных, сношениях со своими родственниками из округа. Необходимо было вывести из города ненадежный баталион, вместо которого генерал Леонтьев вызвал с карантинной линии баталион 7-го егерского. Но баталион отказался покинуть город. Это неповиновение приказу сразило генерала.

Между тем из округов ежечасно поступали все более тревожные вести. В округе поселенной бригады, вооруженная ружьями, саблями, пиками и чем попало, толпа поселян в 3 000 человек овладела несколькими орудиями и артиллерийскими снарядами. При встрече с воинскими частями поселяне удачно избрали позицию, и вследствие того, что поселяне этого округа хорошо знали артиллерийское дело, они долго сдерживали артиллерийским огнем наступление баталиона егерей, убив и ранив несколько человек. По донесениям офицеров резервных баталионов, войска, находившиеся под их командой, были весьма ненадежны и ждали случая, чтобы головой выдать их мятежникам.

Еще несколько дней ждал генерал Леонтьев присылки ему надежных баталионов, но Эйлер молчал, а кадры баталионов 8-й пехотной дивизии, вызванные Эйлером раньше к старой Руссе, были по приказу царя направлены с половины пути генералом Микулиным во Псков, где произошли волнения среди городских жителей и крестьян окрестных деревень. Только баталион 7-го егерского полка (8-й пехотной дивизии, снятый с карантинной линии), под командой подполковника Эйсмонта, вечером 19 июля вступил в Старую Руссу.

Уже десятый день, томясь на удушливой жаре, стояли на площадях и улицах города войска генерала Леонтьева. Тяжелая и беспокойная караульная служба, недоверие и неприязнь к начальству, общение солдат с городскими жителями, поселянами и мастеровыми 10-го рабочего баталиона, призывавшими перебить начальство и, наконец, явное сочувствие солдат восставшим, — все это вместе взятое сделало баталионы ненадежными.

19 июля генералу Леонтьеву лично пришлось убедиться в ненадежности своих войск, когда баталион Киевского полка, вопреки его приказу, отказался выступить из города. Последний отчаянный рапорт генерала начальнику корпуса о том, что он не надеется больше на баталионы своей дивизии и просит прислать ему другие войска или удалить его от командования, совершенно ясно характеризует подавленное состояние духа генерала.

Это настроение отразилось на распоряжениях генерала. Войска его были разбросаны по всему городу и за заставами, не имели между собой связи, не знали условного сигнала, могущего созвать их в одно место на случай наступления поселян на город.