Павел Евстафьев - Восстания военных поселян в 1817-1831 гг.

Повод этот не был «единственным» и не мог быть им, но он действительно был последним толчком к восстанию.

Мероприятия министра внутренних дел Закрезского, клонившиеся к пресечению холеры устройством карантинов, остановить эпидемии, разумеется, не могли, но привели к огромному скоплению на карантинных линиях обозов и людей, к тяжкой и бессмысленной «окурке» их известным составом и способствовали лишь распространению болезни и еще большему негодованию на начальство. В то же время в секретном циркуляре военным губернаторам предписывалось принять меры против неблагонадежных лиц, «рабочих разного звания», в количестве до 12 000 чел., высланных из Петербурга [3] После бунта на Сенной площади 22 июня 1831 года. …

Люди эти, проходя по территории военных поселений, «занесли туда слухи, что холеры нет, а есть отрава и виноваты в том начальники».

Этого было достаточно, чтобы вполне созревшая на классовой основе ненависть военных поселян к начальству и «господам» нашла выход в восстании.

Восстание вспыхнуло в Старой Руссе вечером 11 июля.

Обстановка вполне благоприятствовала восставшим. Войск в городе не было. Гренадерские баталионы поселенного корпуса находились в лагере под Княжьим двором, в 50 верстах от города, в Старой Руссе, в распоряжении полицеймейстера Манджоса, была лишь полицейская команда, пожарные и три роты военного рабочего баталиона, находившиеся в городе для построек и ремонта казенных зданий. Но Манджос не мог рассчитывать и на эту силу. Самой ненадежной ее частью был рабочий баталион. Мастеровые рабочих рот жили в каторжных условиях.

Летом в 1831 г. строительные работы в Старорусском уделе военных поселений производились в огромных размерах и всей тяжестью ложились на плечи мастеровых баталиона. Их изнуряли работой. В то время, когда солдаты резервных баталионов были в лагере и пользовались если не свободой, то летним отдыхом, мастеровые начинали работу с пяти часов утра и кончали ее вечером, весь день томясь на удушливой жаре исключительно жаркого лета 1831 года. К тому же их беззастенчиво обворовывало начальство. Командир рабочего баталиона, майор Розенмейстер, находился под судом за кражу солдатских денег, но продолжал командовать баталионом. Не отставали от него в этом и остальные офицеры. Мелочные придирки, постоянные дисциплинарные взыскания, — вся эта каторжная жизнь измучила солдат. Рабочий баталион квартировал частью в городе, частью на биваках, за городским валом, по Крестецкому тракту. Здесь, на линейках бивака, после пробития вечерней зори, началось восстание.

Последним толчком к открытому возмущению послужило поведение капитана Киевского поселенного полка Шаховского. Капитан совершал вечернюю прогулку и, проходя мимо линеек бивака, не ответил на окрик часового. Это дало повод заподозрить, что капитан приходил с недобрым намерением. Среди солдат и в городе давно ходили слухи, что начальство хочет всех извести. Капитан был схвачен, обвинен в рассыпании яда и избит. Сразу же возбужденные мастеровые баталиона бросились в город на поиски начальства, по дороге избив встретившегося им полицейского надзирателя Савастьянова. К ним присоединились горожане.

На городской площади толпа ворвалась в дом присутственных мест, в отделение военной городской полиции, строительного комитета, квартирной комиссии и в зал общественного собрания. Везде искали полицеймейстера Манджоса, дворян, офицеров. Не найдя их там, толпа рассеялась по всему городу. Над городом поплыли звуки набата. Мятеж разрастался. На городской площади была разгромлена аптека. Аптекарь Вайгнер был убит.

Полицеймейстер Манджос хотел было сорганизовать полицейскую команду из жителей города для отражения мятежников, но ненависть к нему всего населения была настолько велика, что ему не удалось завербовать ни одного человека. Тогда он попытался скрыться, но вскоре был найден и убит. Ненависть к нему, даже мертвому, не угасла: старики-раскольники приходили на площадь топтать его труп ногами.

Старшим в городе был председатель строительной комиссии генерал-майор Мевес. Услыхав о мятеже, он оделся в парадную форму и на дрожках поехал на городскую площадь, надеясь своим присутствием и словом подействовать на мятежников. Ему удалось сказать речь. Мятежники довольно спокойно выслушали речь генерала, и это, казалось, обещало благополучный исход. Но когда генерал хотел уехать, из толпы закричали: «берите его!»

Мевеса стащили с дрожек и тут же на площади убили. В других частях города также продолжались поиски начальства. Мятежники арестовывали спрятавшихся офицеров, чиновников, помещиков, избивали и приводили на городскую площадь, где был устроен суд над дворянами.

Не было забыто и духовенство. На другой день архимандрита Спасопреображенского монастыря Серафима толпа заставила выйти из монастыря и присутствовать на народном суде над арестованными. Вместе с архимандритом на городскую площадь толпа заставила придти и белое духовенство. Посередине площади стоял стол, покрытый красным сукном. За столом сидели рабочие 10-го баталиона, мещане и купцы. Невдалеке валялся труп полицеймейстера Манджоса. Шел допрос лекаря Богородского.

Увидя столь страшную картину, архимандрит ужаснулся, но, не теряя присутствия духа, попытался единственным остававшимся в его распоряжении приемом отстранить себя от ответственности и той невольной роли, которую ему навязали: он начал молебствие.

Во время молебствия толпа вела себя спокойно, но как только молебствие кончилось и архимандрит хотел удалиться с площади, он был остановлен народом. Несмотря на протесты архимандрита, на его красноречие, он был посажен за стол судей и должен был не только принять участие в допросе лекаря, но склонять его написать показание.

Пользуясь суматохой, духовенство, пришедшее с архимандритом, сбросив ризы, тайком удалилось с площади; покинули площадь и купцы. Оставшись один, без всякой поддержки, архимандрит окончательно пал духом и вместе с судьями подписал показание Богородского [4] Это не было прощено архимандриту дворянским правительством. Власть была сурова к своим чиновникам, запятнавшим свою репутацию каким-либо промахом, хотя бы невольным или вынужденным, в таком страшном для господствующего класса деле, как восстание военных поселян. По распоряжению митрополита архимандрит был сослан в бедный заброшенный Хутынский монастырь. . После этого его отпустили домой, а лекаря отправили на гауптвахту.

К судному месту со всех концов города приводили арестованных. Некоторые из арестованных были подвергнуты устному, а другие письменному допросу, как раньше лекарь Богородский. После допросов арестованных отправляли на гауптвахту и по разным учреждениям присутственных мест.