Ха Чанг - Злые самаритяне. Миф о свободной торговле и секретная история капитализма

Они могут эффективно устранять нежелательные предрассудки в отношении людей определенной расы, касты или профессиональной группы. Гораздо проще заставить людей лучше относиться к членам дискриминируемых групп, если у тех есть деньги (и они могут выступать в роли потенциальных инвесторов). То, что даже открыто расистский режим апартеида в Южной Африке дал японцам статус «почетных белых», — яркое свидетельство «освобождающей» силы рынка. Однако какой бы позитивной ни была в некоторых отношениях рыночная логика, мы не должны, да и не можем, управлять обществом, руководствуясь исключительно принципом «один доллар — один голос». Если все предоставлено рынку, то богатые смогут исполнить свои самые потаенные желания, а бедным сложно будет даже выжить. Поэтому, например, в мире тратится в 20 раз больше денег на создание новых средств для похудения, чем на лекарства от малярии, которая каждый год уносит более миллиона жизней и разрушает еще несколько миллионов. Более того, есть такие вещи, которые просто нельзя покупать и продавать даже во имя оздоровления рынка. Судебные решения, государственные должности, академические степени и некоторые профессиональные дипломы (юристов, врачей, учителей, инструкторов вождения) — вот лишь несколько примеров. Если подобные вещи можно будет купить, то возникнут серьезные проблемы не только с легитимностью общества, но и с экономической эффективностью: необразованные врачи и неквалифицированные учителя снижают качество рабочей силы, а порочные судебные решения отрицательно сказываются на результативности контрактного права.

Демократия и рынки — это фундаментальные строительные блоки для создания достойного общества. Но они вступают в противоречие на базовом уровне, и нужно сохранять баланс между ними. К тому же свободные рынки не идут на пользу экономическому развитию (что я доказываю на протяжении всей книги), так что сложно утверждать, что демократия, свободный рынок и рост экономики образуют благотворный цикл, на чем настаивают злые самаритяне.

Принципы свободного рынка, продвигаемые злыми самаритянами, привели к тому, что все больше сфер нашей жизни попадают под воздействие рыночного правила «один доллар — один голос». Поскольку между свободными рынками и демократией существует естественное противоречие, рыночные принципы сдерживают демократию, хотя подобного и не предполагалось. Но этого мало. Злые самаритяне рекомендуют такие меры, которые активно подрывают демократические принципы в развивающихся странах (хотя напрямую это никогда не говорится). Их аргументы сначала звучат вполне разумно. Неолиберальные экономисты опасаются, что политика может отрицательно сказаться на рациональности рынка. Неэффективные фирмы или фермеры могут оказывать давление на парламентариев для получения субсидий и установления тарифов, которые дорого обойдутся остальной части общества, вынужденной покупать дорогие отечественные продукты; политики-популисты могут требовать у центробанка «печатать деньги» во время избирательной кампании, что приводит к инфляции и наносит вред в долгосрочной перспективе. Все верно.

Однако неолиберальное решение проблемы состоит в уходе политики из экономики. Утверждается, что нужно сократить до минимума весь объем деятельности правительства при помощи приватизации и либерализации. В тех же нескольких сферах, где правительству все еще будет дозволено действовать, нужно свести к минимуму свободу. При этом поясняется, что такие ограничения особенно необходимы в развивающихся странах, лидеры которых менее компетентны и более коррумпированы. Эти ограничения можно установить благодаря жестким законам, минимизирующим варианты выбора (например, требованию сбалансированного бюджета), или учреждению политически независимых институтов — центробанка, регулирующих органов, даже налоговой службы (такая автономная налоговая служба вводилась в свое время в Уганде и в Перу {293} ). Особенно важным для развивающихся стран считается подписание международных соглашений — в рамках ВТО, двусторонних или региональных о свободной торговле, по инвестициям, поскольку их лидеры менее ответственны и с большей вероятностью будут уклоняться от добродетельного пути неолиберализма.

Первая проблема необходимости деполитизации состоит в предположении, что мы точно знаем, где заканчивается экономика и начинается политика. А это невозможно, потому что рынки — сфера действия экономики — сами по себе являются политическими образованиями. Это политические конструкты, поскольку все права собственности и другие права, которые их подкрепляют, имеют политическое происхождение. Об этом можно судить по тому, что за многие из тех экономических прав, которые ныне рассматриваются как естественные, в прошлом приходилось вести жаркую политическую борьбу. Например, за права на собственные идеи, которые отрицались многими до введения прав на интеллектуальную собственность в XIX веке, за права не работать в юном возрасте, что не могли себе позволить многие бедные дети {294} .

Когда эти права еще оспаривались политически, существовало множество «экономических» аргументов, объясняющих, почему их удовлетворение несовместимо со свободным рынком {295} . Таким образом, когда неолибералы предлагают вывести политику из экономики, они предполагают, что та конкретная демаркационная линия, которую им хочется провести, верна. Но это необязательно так.

Для темы этой главы важнее то, что, продвигая идеи деполитизации экономики, злые самаритяне подрывают идею демократии. Деполитизация решений, не побоюсь громких слов, — это ослабление демократии. Если все действительно важные решения принимает не демократически избранное правительство, а никем не избираемые технократы из «политически независимых» агентств, то в чем тогда смысл демократии? Иными словами, для неолибералов демократия приемлема только тогда, когда она не идет вразрез со свободным рынком; вот почему многие из них не видели противоречий между поддержкой диктатуры Пиночета и восхвалением демократии. Иными словами, демократия нужна им в основном бессильная. Об этом говорит название книги 1987 года, опубликованной Кеном Ливингстоном, левым политиком, в то время мэром Лондона: If Voting Changed Anything They’d Abolish It («Если бы голосование могло что-то изменить, его бы отменили») {296} .

При этом, как и их предшественники, неолибералы уверены, что передача политической власти тем, кто «не заинтересован» в существующей экономической системе, неизбежно приведет к «иррациональному» изменению статус-кво в плане распределения имущественных (и других экономических) прав. В отличие от своих интеллектуальных учителей, неолибералы живут в то время, когда они не могут открыто ставить под сомнение демократию, поэтому им приходится пытаться компрометировать политику в целом {297} . Дискредитируя общую идею, они придают видимость законности своим действиям по изъятию прав принимать решения у демократически избранных представителей. Таким образом, неолибералам удалось уменьшить демократический контроль, не критикуя демократию открыто. Особенно отрицательно это сказалось на развивающихся странах, где злые самаритяне могут совершать «анти­демократические действия» в гораздо большем объеме, чем это было бы приемлемо для богатых стран (например, добиваются политической независимости налоговой службы) [33].