Лидия Сычёва - Государственное управление в России в 2000–2012 гг. Модернизация монетизации

Не будем упрекать закоперщиков реформ в скрытом троцкизме («цель — ничто, движение — все») или в чиновничьем зуде бумаготворчества, дабы оправдать «разделение полномочий». Для начала попробуем выяснить мотивировку реформ.

Понятно, что объяснять столь масштабные изменения сразу в двух системах только лишь «требованиями масс» было бы не вполне солидно. (Тем более что единственная громкая «просьба трудящихся» ныне — оставить народ в покое, погодить с «экспериментами».) Поэтому для реформы науки было выдвинуто следующее обоснование. Андрей Свинаренко, заместитель министра образования и науки РФ: «Темпы развития и структура научного и инновационного потенциала российского сектора исследовательских разработок не позволяют удовлетворять растущий спрос на технологические инновации со стороны корпоративного сектора экономики и системы обеспечения национальной безопасности. Тенденция развития сектора исследований разработок соответственно не обеспечивает необходимого уровня конкурентоспособности на мировом рынке». Если перевести с чиновничьего языка на русский, то мысль А. Свинаренко такова: наука в державе нашей не поспевает за бурно растущей экономикой! Мы бы давно «догнали и перегнали», если бы не отсталые ученые, которые своими убогими идеями и разработками только компрометируют Россию в мировом соревновании интеллектов.

Впрочем, тут же возникает вопрос: если русские столь неконкурентны, то разве «утечка мозгов» приобрела бы тогда характер национального бедствия?! Перспективные ученые бегут в Штаты, бегут в Европу и по сей день. Сорос ведь не в Зимбабве активно строил «открытое общество», отслеживая лучших учителей, студентов, преподавателей и ученых, а у нас! Кроме того, именно в «неконкурентную» Москву разборчивые и прагматичные китайцы и по сей день едут получать качественное образование. Только в МГУ их сегодня две тысячи, что в четыре раза больше, чем в период нашей былой социалистической дружбы. А для южнокорейцев химические и физические институты Урала и Сибири — «дом родной»: не проходит и недели, чтобы Россию не посетила очередная делегация любознательных азиатов. Индия, известная своими колоссальными успехами в продаже высоких технологий, за образовательным математическим «фундаментом» едет опять же к нам. А все потому, что как раз по инновационному потенциалу мы входим в десятку сильнейших стран мира.

К тому же еще 10 лет назад Институт прикладной математики РАН им. Келдыша провел исследования, которые четко предсказали: инновации работают только в том случае, если есть восприимчивый к этому промышленный механизм. Но если нет экономики, если страна «не слезает с трубы», какие могут быть инновации?!

Вот и Валерий Козлов, вице-президент РАН, с горечью заметил, что «у нас почти полностью разрушен сектор прикладной науки, крайне низок спрос производственного сектора на новые знания».

Понятное дело, что мотивировка «экономика у нас хорошая, а наука — плохая» не выдерживает никакой критики. По существу, мы являемся сегодня свидетелями второй, более локальной и «тихой» перестройки, когда страну «переформатируют» по отраслям. Кстати говоря, один из подлинных мотивов реформы озвучил Ярослав Кузьминов, ректор ВШЭ-ГУ: «Сегодня у нас в Москве и Петербурге достаточно большой избыток объектов собственности. Давайте эту собственность заберем, она у научных организаций лишняя, у Академии наук лишняя, в университетах лишняя и т. п.». Просто и без затей! То, что подобная схема может использоваться и в образовании, предположил А. Чернышев: «Мы говорим: на федеральном уровне у нас останется 100 ведущих вузов. А что же будет с другими? Нас заверяют, что приватизации не будет. А все произойдет так же, как и с промышленностью. Будет перенос на региональный уровень, у территорий денег нет, и постепенно вузы уйдут в частные руки. Но уйдет не интеллектуальный потенциал, который там имеется, а здания и земля. А интеллектуальный потенциал растворится».

Но не в этом ли и состоит подлинная цель реформы?!

Надо сказать, что подводка к тому, что перемены подобного рода нужны и в образовании, сделана более тонко. Тут мы отдадим должное казуистическим способностям главного идеолога школьных модернизаций последнего времени Я. Кузьминову.

По ВВП на душу населения мы отстаем от европейских стран примерно в 3,5 раза, а по финансированию образования в 7–8 раз. Госбюджет дает средств нашему образованию не только меньше, чем в любой стране ЕС (в процентном отношении), но и меньше, чем в Китае или Индии. Из этих данных, которые сам Я. Кузьминов и приводит, он делает совершенно неожиданный вывод: средства надо «влить», но не из бюджета, а из карманов населения. То есть барон Мюнхгаузен, чтобы выбраться из болота, должен сам тащить себя за волосы! Ситуация абсурдная, но в нашей стране не безнадежная, уверяет ректор ВШЭ. Тем более что монетизация льгот и реформа ЖКХ показывают — сей путь возможен.

Виктор Садовничий, ректор МГУ, вышедший «в люди», в академики, из далекого украинского хутора (советская власть бесплатно учила!), из простой семьи, ужасается: «Если мы доведем страну до того, что каждая семья будет платить за образование, мы совершим страшное преступление!» Ему, человеку старой генерации, платное общее образование в стране, где правящий класс даром (или почти даром) получил в свое распоряжение недра, предприятия и СМИ, затеянная «монетизация образования» кажется преступлением. Нашему Минобрнауки это же действо представляется прогрессивной и единственно возможной новацией. «Внедрение различных моделей снижения недельной нагрузки учащихся, легализация услуг дополнительного образования должны позволить увеличить зарплату учителей с опережением по отношению к росту бюджетного финансирования», — уверяют министерские. То есть в школу фактически вводится всеобщая частичная платность (пока в пределах 25 процентов уроков) под лозунгом сокращения нагрузки. Но позвольте, не далее как весной 2004 года А. Фурсенко на слушаниях в Государственной Думе, посвященных здоровью школьников, удивлялся: в нынешних учебниках он не находит многих вещей, которые были во времена его детства. То есть книги уже упростили — и никакой перегрузки он тут не видит! Такая переменчивость суждений говорит о том, что никакой внятной собственной концепции развития школы у министра не было. Стремительная же «кристаллизация» реформы свидетельствует только об одном — Минобрнауки действительно работает «по просьбам». Только не трудящихся, а тех, кто им противостоит.

Для проведения идеи «частичной платности образования» государству и «трехмиллионному образовательному сообществу», по мысли Я. Кузьминова, надо «договориться». И тогда, к 2010 году учитель в среднем должен будет получать 500 долларов (а в Китае при коммунистах он уже нынче получает тысячу «зеленых»!). «Договоренность», видимо, предполагает, что учителя должны бурно приветствовать надвигающуюся реформу платности (и ни в коем случае не считать ее преступлением, как В. Садовничий). Как же, ведь денежки, «30 сребреников», зазвенят в карманах!.. То, что у нас вот-вот достигнет пика демографическая яма и средства бюджета даже при прежних нормах должны по идее увеличиваться, то, что при нынешних намерениях властей «разгрузить школу» десятки тысяч учителей окажутся на улице, то, что все население при параллельном введении множества «монетарных» реформ окажется в положении «белки в колесе», тщательно замалчивается в надежде, что «пипл все схавает» (терминология современных телезавсегдатаев). Каждый «грабит» каждого — разделяй и властвуй. О попранной Конституции, гарантирующей бесплатность общего среднего образования, нынче никто уже и не вспоминает.