Лидия Сычёва - Государственное управление в России в 2000–2012 гг. Модернизация монетизации

Сейчас в стране идет реализация национальных проектов. Они идут тяжело, неоднозначно, некоторые более успешно, некоторые — менее, но всё-таки это улучшение жизни людей в очень чувствительных сферах общественной жизни. Мы не должны закрывать глаза на существование реальных проблем, но и не следует игнорировать тот факт, что созидательные процессы всё-таки происходят.

Многие обвиняют парламентариев в том, что они не принимают закон о коррупции. «Единая Россия» на своем съезде заявила, что это — приоритетное направление деятельности партии, и я думаю, что закон, в конце концов, будет принят. Коррупция есть во всех странах, у нас она связана с неэффективным контролем ветвей власти, со слабостью гражданского общества, в результате чего судебная система слишком зависима от исполнительной власти, с колоссальным разрывом между богатыми и бедными, низким уровнем политической культуры.

Для нас важно, с одной стороны, не зацикливаться на парадных реляциях об успехах, а с другой не посыпать голову пеплом и говорить, что в стране не происходит позитивных перемен. Да, конечно, можно сказать, что задача, поставленная президентом несколько лет назад — слезть с нефтяной и газовой иглы — не решена. У нас по-прежнему нет серьезной политики в промышленной и обрабатывающей отраслях, в ОПК. Мне кажется, что российские министры думали, что в период макроэкономической стабилизации все остальные проблемы сами собой разрешатся. Хотелось бы, конечно, более осмысленной и плановой работы по точечному подъему определенных отраслей в экономике. Но у меня такое впечатление, что в правительстве наступил некий паралич. Алексей Кудрин и Герман Греф пугают себя и общество тем, что если направить деньги на внутренние нужды, то их разворуют или будет неконтролируемая инфляция.

— То есть вы согласны с мнением, что наши внешнеполитические достижения в этом году более значимы?

— Они просто более очевидны. Кроме того, на международной арене правила более понятны. А вот внутри страны у меня такое впечатление, что правительство не вполне понимает открывшиеся возможности и риски, и не может рассчитывать последствия. Вот почему мы видим со стороны правительства всё ещё такую невнятную и в общем-то не очень осмысленную политику.

— Можно предположить, что такая невнятица может дорого стоить кабинету министров…

— Это действительно так. Мы теряем время, темп и не используем благоприятную конъюнктуру. Но тут можно вспомнить, что у нас есть дурная историческая наследственность — в России делают реформы или их попытки только после очень глубоких кризисов. Мы не умеем принимать решения, когда ситуация стабильная, народ не бунтует, деньги есть. В этих условиях все предпочитают просто жить по инерции, ничего не делать и ничем не рисковать. Мне кажется, что это — губительная линия, которая ни к чему хорошему не приведет. И не приводила — вот так проживали, проедали до очередного кризиса, потом спохватывались и думали, как вылезти из той ямы, в которой мы вдруг оказались.

— Мне кажется, что разбудить истинное народовластие, без которого никакие реформы не достигнут успеха, могло бы такое понятие, как справедливость. В том числе и социальная. Без надежд на справедливость общество не может быть до конца здоровым, а значит, не способно и обрести внятную цель движения — хотя бы на ближайшую перспективу. Безнравственное общество обречено на стагнацию. Каково ваше мнение по этому поводу?

— В 90-е годы Россия скатилось к положению Бразилии, пример которой всегда приводят, чтобы показать гигантский разрыв между богатыми и бедными. По некоторым оценкам у нас разрыв между 10 процентами богатых и 10 процентами бедных достигает 27 раз, что, конечно, нетерпимо. Это нонсенс для развитых стран белой расы, такие явления скорее характерны для африканских обществ с низким уровнем культуры. Тем более это тяжело для России, где в период существования Советского Союза подавляющее большинство людей относилось к старому среднему классу, и у них были гарантии жизни, здоровья, образования и досуга. Сегодня мужчина в России умирает в среднем в 57 лет, и это показатель страны третьего-четвертого мира.

Поэтому на повестке дня стоит идея утверждения иных нравственных ценностей. И это не только справедливость (хотя это базовая категория). Идеи справедливости присущи простому народу, поэтому нынешних крупных собственников народ не воспринимает как легитимных, поскольку широко распространено убеждение — это собственность не нажита праведным трудом.

Но есть еще и проблема солидарности, солидарной социальной ответственности одних перед другими. Социальный или классовый эгоизм ни к чему хорошему не приводил. Не случайно простой народ с таким энтузиазмом воспринял действия президента, когда крупнейшие олигархи один за другим вылетали из страны, когда они теряли собственность, когда государство обращалось к защите интересов граждан. Здесь, наверное, и далее будут нужны более энергичные меры в плане перераспределения собственности с тем, чтобы колоссальный разрыв между богатыми и бедными сократился хотя бы до каких-то цивилизованных уровней. Только в таком случае мы можем формировать единый народ с общими ценностями и интересами. В 90-е годы у нас возник «оффшорный капитализм», а его «строителей» нарекли оффшорными капиталистами. Они предпочитают проводить время вместе со своими семьями за пределами России — там их настоящая жизнь и их будущее. Но нам нужен патриотический бизнес, нужна национальная элита, ориентированная на адекватное осознание стоящих перед страной проблем и готовая к определенному самопожертвованию ради этого. Только тогда она будет иметь моральное право управлять страной и вести за собой остальной народ.

— Кто, по-вашему, олицетворяет это понятие — национальная элита?

— Когда-то я писал дипломную работу по книгам американского политолога, социолога Райта Миллса, который был известен у нас книгой «Властвующая элита». Традиционно в национальную элиту включают людей из политической сферы, из бизнеса, военной сферы. Сюда можно отнести и лиц творческой профессии, хотя, например, американская социология их к элитой их не считала, поскольку эти люди в большей степени заняты своими индивидуальными достижениями и не несут серьёзной социально-политической ответственности. Но, мне кажется, что надежды на возрождение страны нужно в первую очередь связывать с партийно-политической элитой. Эти люди в силу своего положения принимают решения, которые имеют исключительное влияние на все сферы жизни населения. Конечно, это и бизнес-элита, работники правоохранительных органов, высшие офицеры. Но в любом случае, люди, облеченные высоким положением в обществе, но лишенные внутренних нравственных барьеров, на роль национальной элиты претендовать не могут. По той простой причине, что они просто не смогут вывести страну на перспективный путь развития — личный корыстный интерес для них окажется более приоритетным.