Леонид Васильев - Проблемы генезиса китайского государства

Наложение схемы конического клана на аморфно-сегментарную структуру не могло не вести к подавлению и трансформации последней, к постепенному подчинению семейно-клановых сегментов нормам конического клана и через его институты — власти поставленного над местным населением правителя. Следствием этого было растворение прежней (пусть даже частично нешанской, адаптированной иньцами) общности в новой структуре, внешним выражением чего и была идентификация имен.

Клановую структуру многие специалисты считают типичной для иньского Китая. Наибольшее внимание ее изучению уделил Дин Шань, который насчитал в общей сложности около 200 клановых образований типа региональных подразделений [276, с. 32]. Эта цифра подтверждается подсчетами других авторов, учитывавших случаи идентификации имен, число эмблем, имевших характер клановых символов, а также изучавших шанские поселения, отвечающие критериям государственности (см. [99, с. 165, 193, 218]). Возможно, что общее количество полуавтономных региональных образований в Шан было и большим, так как не все упоминались в надписях и выявлены исследователями. Вполне вероятно, что часть близких к столице небольших удельно-клановых структур — особенно в тех случаях когда их главы, будучи заняты в системе центральной администрации вана, постоянно проживали в столице [52],— вообще не находилась в сфере внимания вана и потому не нашла отражения в надписях. Можно напомнить и о том, что в «Ши цзи» в уста чжоуского У-вана вложена следующая фраза: «Когда Небо установило власть Инь, оно выдвинуло 360 именитых (мин [53]) людей, но [иньские правители] их не возвышали и не почитали» [296, гл. 4, с. 70; 69, с. 189]. Опираясь на эту фразу, Сюй Чжуншу в свое время предположил, что всего в Инь было 360 кланов [299, с. 57]. Разумеется, 360 — условная цифра. Но в принципе она, видимо, достаточно близка к истине, чтобы обратить на нее внимание.

Впрочем, нет оснований полагать, что все или хотя бы большая часть «именитых людей» в Шан-Инь (т. е. аристократов, ванского дома из Ван-цзу и Доцзы-цзу, сановников и администраторов в центре и на периферии) обязательно имели свой удел-клан, пусть небольшой. Поэтому между числом первых и вторых могла быть и даже должна была быть существенная разница, не говоря уже о том, что кланы-корпорации специалистов (количество которых было, видимо, немалым, как о том будет речь ниже) вообще стояли вне образований типа удела-клана, регионального подразделения. Все это дает основания заключить, что речь должна идти не столько о точном числе кланов, сколько о самом характере социальной структуры в Шан-Инь, которая в конечном счете сводилась к структуре клановой, состоявшей из кланов различного типа — сегментарных, конических, коническо-сегментарных и кланов-корпораций. Все они к концу Шан-Инь стали, видимо, именоваться общим термином цзу.

Подводя итог и отмечая важность именно кланового характера шан-иньской социальной структуры, следует отметить, что принадлежность к клану не только играла огромную роль, но и выходила на первое место среди всех остальных социальных связей. Чжан Гуанчжи писал, что именно эта связь была первой, которую следовало зафиксировать, и что древнейшие китайские знаки на керамике типа тамг, равно как и более поздние элементы, графически отображавшие род занятий или просто фиксирующие именной знак, были вызваны к жизни потребностью отождествить себя с той или иной группой, корпорацией [99, с. 232, 248]. Более того, здесь лежит не только ключ к пониманию сути древнекитайского социального порядка, но и разгадка причин того, почему среди многочисленных письменных памятников нет столь типичных для ближневосточной древности документов хозяйственной отчетности: внутриклановая экономическая информация не зиждилась на формальной основе, а традиционные нормы клановой реципрокности надежно прикрывали изменявшуюся социально-экономическую суть взаимоотношений в рамках заново формировавшихся коническо-сегментарных кланов, уделов-кланов. Что же касается формальной основы администрации в рамках удельно-клановых структур, то о ней практически почти нет сведений. Все, что известно, относится к одной лишь столичной зоне, которая, впрочем, как упоминалось, была эталоном для подражания. О социальных отношениях в этой зоне сохранилось немало информации, в том числе и экономического характера. Но речь опять-таки не о документах отчетности с указанием доходов и расходов, трат и приобретений. В надписях преобладают распоряжения и сведения административного порядка. Обратимся к их анализу.

Центром административной системы, местом сосредоточения центрального аппарата власти была ставка вана, располагавшаяся в раскопанном ныне археологами аньянском поселении близ Сяотуни. Разумеется, административная власть правителя распространялась на все его владения, включая региональных лидеров промежуточной зоны и вассальных вождей зоны внешней. В той или иной мере все они были подчинены высшей воле вана и исполняли его распоряжения. Однако при всем том основная сфера внимания и административных забот иньского правителя сосредоточивалась в пределах центральной зоны, которая была не только ранее всего освоенной территорией, древнейшим местом расселения иньцев, но и основной базой их существования, местожительством вана. Неудивительно, что подавляющее большинство иньских надписей посвящено описанию принципов и норм, связанных с жизнью именно этой зоны. Об организации производства и распределения, формах хозяйственной деятельности, аппарате управления, представлениях о правах и обязанностях различных слоев и коллектива в целом нам известно прежде всего из надписей, касающихся событий и отношений в ней.

Анализ системы администрации в иньском Китае свидетельствует, что во главе ее твердо стоял ван. Данные надписей подтверждают, что он был отнюдь не только символом, необходимым для поддержания порядка и представительства. От личной деятельности вана, от его участия в управлении зависело многое. Он, в конечном счете, был решающей инстанцией, принимавшей ответственные решения. И хотя правитель при этом чаще всего консультировался — посредством гаданий — со своими божественными предками, за которыми, как считалось, было последнее слово, практически именно на его плечи падало бремя высшей ответственности. Отвечал же ван за все: и за вовремя выпавший дождь, и за хороший урожай, и за отпор враждебным набегам соседей, и за работу ремесленников и чиновников, и за многое-многое другое. Словом, он был ответствен за нормальное функционирование всей сложной структуры, причем такой обычай сохранился в традиции Китая до XX в.