Мишель Пастуро - Символическая история европейского средневековья

Антропонимика в действительности говорит нам о том, что уже довольно давно, чуть позже середины XIII века, имена основных персонажей артуровской легенды стали во многих областях присваивать и носить не только крупные и мелкие сеньоры, но и люди, у которых, вообще говоря, никогда не было возможности вживую услышать чтение произведений Кретьена де Труа и его продолжателей. Так, во второй половине века несколько крестьян, живущих в Нормандии, в Пикардии и в Бовези, носят, по документам сугубо юридического характера (грамотам, печатям, различным цензам и переписям), артуровские имена. Упомянем, к примеру, печать нормандского крестьянина с крестильным именем “Lancelot” и родовым именем “Havard” (илл. 17). Конечно, вполне правдоподобно, что этот Ланселот Хавард, живший в приходе Боос (ныне входящем в департамент Приморская Сена), был именно землевладельцем, а не поденщиком (в акте, к которому привешена печать, он все же назван rusticus [726]); возможно даже, речь идет о весьма важном в здешних краях человеке, так как его печать привешена к акту о сделке, которую аббатство Жюмьеж, владевшее обширными территориями в окрестностях Руана, заключило в 1279 году с несколькими крестьянами этого прихода [727]. Печать эта является важным документом: она доказывает не только то, что крестьянин мог в то время (а родился он, вероятно, на двадцать-тридцать лет раньше) носить имя литературного персонажа — более того, имя самого прославленного рыцаря Круглого Стола, — но и то, что это имя могло помещаться на документ, обладающий несомненной юридической силой, — на печать; печать, которая является залогом надежности и ответственности того, кто ей пользуется [728]. Что само по себе значимо.

Случай Ланселота Хаварда не уникален [729]и, по видимости, подтверждает то, что артуровские имена распространились относительно быстро. Он также показывает, что в XIII веке культура крестьян не слишком сильно отличается от культуры мелких сеньоров, по соседству с которыми они живут. Постоянно взаимодействуя, эти два сословия находятся во власти одних и тех же знаков и грез, пусть даже их идеологическое содержание остается различным [730]. В эту эпоху, по крайней мере во французском королевстве, маркируются культурные различия не столько даже между знатью и крестьянами, сколько между духовенством и мирянами, а также между городом и деревней. Артуровская легенда принадлежит прежде всего культуре сельской — как замковой, так и простонародной [731]. Ее распространение среди сельского населения — равно как и сопутствующее этому распространение имен — нужно связывать с возрастанием на протяжении XIII века числа артуровских турниров и зрелищ, вдохновленных романами Круглого Стола. Первый такой турнир состоялся, вероятно, в 1223 году на Кипре по случаю посвящения в рыцари сына Жана д’Ибелина, сеньора Бейрута. С 1230-х годов в Германии, Швейцарии, Австрии, Англии, Шотландии и северной Франции короли, князья, сеньоры и рыцари принимаются «играть» в короля Артура и его собратьев по Круглому Столу, стремясь воссоздать их подвиги и авантюры [732]. Для этого они заимствуют из литературы их имена и гербы, сначала ненадолго (по случаю военной кампании или рыцарского праздника, вроде турнира, проходившего в Хеме в 1278 году [733]), затем на более продолжительное время. Так, король Англии Эдуард I (1272- 1307), один из самых могущественных суверенов, которых знала средневековая Англия, на протяжении значительной части своего правления выказывал поистине страстный интерес к артуровской легенде: он устраивал многочисленные турниры, копейные состязания, праздники и «круглые столы», особенно во время военных кампаний против Шотландии, подражая тому, что описывали стихотворные и прозаические романы [734]. Большинство его рыцарей принимали участие в этих ритуалах, подтверждая тем самым возрастающую значимость романического поведения для аристократического общества XIII века. Для части благородного сословия мир как будто стал enromancement, воплощением романа (это слово появляется именно в Средневековье); роман теперь был не только отражением дворянской идеологии, он стал для нее образцом [735].

Турниры, которые наблюдала самая широкая публика (и крестьяне здесь были, несомненно, в большинстве) и которые сопровождались инсценировками, играми и были обставлены различными декорациями, видимо, сыграли в распространении имен артуровских рыцарей среди различных слоев общества едва ли меньшую роль, чем транслирование произведений поэтов и романистов. Тем более что в конце XIII века артуровская легенда попадает в городскую среду. Некоторые буржуа в крупных ганзейских городах принимаются подражать королям и рыцарям: они тоже начинают устраивать артуровские праздники и турниры и воссоздавать в своей среде общество Грааля или Круглого Стола [736]. В начале следующего века эта новая мода захватывает города в долине Рейна, Нидерландах и северной Франции: один за другим Кёльн, Льеж, Турне, Брюгге, Лилль, Валансьен, Аррас становятся широко известными центрами проведения артуровских игр и зрелищ [737]. В середине XIV века эта мода доходит до Парижа, а затем распространяется на юг Франции, Италию и даже Испанию. Артуровская легенда окончательно обосновалась в городе. Игры в короля Артура и присвоение имен его рыцарей стали органичным фактом городской культуры. Отныне в среде буржуа из торговых городов этим увлекаются не меньше, чем в аристократических кругах [738]. Все средневековое общество как будто захлестнуло настоящее артурианское безумие, продлившееся в некоторых областях (в Нидерландах, в Италии) вплоть до середины XVI века [739].

Итак, имеет смысл статистически оценить процесс распространения имен героев Круглого Стола во времени и пространстве (как географическом, так и социальном). Однако антропонимика — наука сложная, у нее свои методы и заниматься ей могут только специалисты. Последних, к сожалению, не так много, а те из них, что изучают Средневековье, сосредоточены больше на патронимах, чем на крестильных именах [740]. Не будучи специалистом по антропонимике, я ограничился теми историческими источниками, которые мне хорошо известны, а именно печатями. Я изучил крестильные имена в легендах примерно на 40 000 французских печатей [741]до 1501 года (по дате акта); Франция при этом рассматривалась в тех границах, в которых она существовала в XV веке. На печати, датировку и локализацию которой можно узнать из акта, к которому она привешена, почти всегда указывается крестильное имя ее владельца. Для периода с начала XIII и по конец XV века я таким образом зафиксировал 431 явный случай употребления артуровских имен реальными людьми.