Уильям Уотт - Мусульманская Испания

Доказательства, собранные в данной работе, склоняют нас к выводу, что арабский элемент продолжал доминировать до XI в., а влияние мусульманского элемента полностью проявилось при Алморавидах и Алмохадах. Это произошло вовсе не потому, что ал-Андалус был полностью оторван от центральных земель, — напротив, путешествия были весьма просты и в некоторые периоды среди андалусских ученых было принято ездить пополнять образование в такие центры ислама, как Медина и Багдад. Привезенные Зирйабом каноны багдадского вкуса IX в., кажется, не оказали особого влияния на интеллектуальную и религиозную сферу. Большое значение имела созданная ал-Хакамом II огромная библиотека и поощрение ученых из центральных земель переселяться в ал-Андалус, проявлявшееся примерно в то же время. Это создало основу, на которой могла быть возведена более всесторонняя система мусульманской учености, что, в свою очередь, сделало возможным рост специфически мусульманского мировоззрения и восприятия, еще более усилившийся при Алморавидах и Алмохадах из-за их религиозных взглядов.

По прошествии первых пятидесяти (или около того) лет после возникновения ислама ни в одной части мусульманского мира специфически исламские идеи не оказывали влияния на систему управления. Концепция «священной войны» время от времени могла поднять энтузиазм масс и увеличить боеспособность армии — по этой причине политики находили ее полезной. Однако правители-практики мусульманских государств большей частью оказывались перед необходимостью следовать вековым традициям администрирования. Аббасиды в своей системе управления копировали доисламскую Персию, кое-что из этой системы проникло и в придворную жизнь и в административную систему ал-Андалуса. Однако следующим разительным отличием ал-Андалуса от теоретических исламских норм были весьма часто складывающиеся отношения, при которых немусульманские местные правители оказывались данниками мусульман, а местные мусульманские правители — данниками христиан. Представляется, что здесь мусульмане восприняли местную практику, возможно соответствующую географическим условиям.

Судя по данному краткому очерку, культурное развитие ал-Андалуса почти полностью обусловливалось (за исключением политической сферы) культурой центральных земель мусульманского мира, хотя в разное время в различной степени. Но это как раз случай, когда внешность обманчива, и на самом деле иберийское влияние было гораздо большим, чем кажется на первый взгляд. Ясно только одно: ничего из христианской духовной культуры доисламской Испании не стало вкладом в дальнейшее культурное развитие страны, хотя школа Исидора Севильского и достигала высокого уровня. Наоборот, многие местные жители приняли мусульманство и со временем ассимилировались арабской частью населения. Еще более удивительное и достойное размышления явление — притягательность арабской культуры для той части местного населения, которая осталась христианской, но получила из-за этого своего пристрастия название мосарабов. Можно предполагать, что на них как-то повлияло карфагенское наследие. Бесспорно, что многое в культуре ал-Андалуса (за исключением сугубо религиозных догм) разделялось всеми обитателями страны независимо от расовой или религиозной принадлежности. Представляется, что именно благодаря разнородному составу населения развились новые поэтические формы, которые и стали основным вкладом ал-Андалуса в культуру центральных земель (хотя ученые, работавшие над традиционными дисциплинами, также внесли много ценного).

В самом деле, чем больше изучаются эти вопросы, тем яснее становится, что мы имеем дело с подлинным симбиозом местных и пришлых элементов населения и соответствующих культур. Многие внешние формы, которые современному ученому легче распознать, были вкладом арабов, так же как и духовный импульс. Но созидательная энергия, которая произвела на свет высшие эстетические достижения в архитектуре, литературе и прочих искусствах, возможно, не в меньшей мере порождена иберийцами или какой-то их частью. Здесь опять перед нами одна из великих тайн. Кажется, с иберийцами произошло примерно то же, что с персами, чей гений, оплодотворенный исламом, принес столь роскошные плоды.

Следует учитывать также, что в общей культурной смеси могла быть и доля берберов, которую трудно сейчас выделить. Наиболее очевидным проявлением ее может служить интерес к боговдохновенным вождям, который издавна был отличительной чертой североафриканской религии. Но, как уже отмечалось выше, черта эта не могла особенно повлиять на Испанию, так как берберы зависели от мусульманских правителей. Указанная особенность отразилась на идеях, которые легли в основу алморавидского и алмохадского движения, но распространение на Северную Африку культуры ал-Андалуса в период правления этих династий показывает, что у берберов было слишком мало своего. Во всяком случае, берберская проблема относится скорее к изучению Северной Африки.

Вторая группа вопросов связана с отношениями между мусульманской и христианской Испанией, а более широко — с отношениями между мусульманской Испанией и христианской Европой. Что касается христианской Испании, то здесь нет особых сомнений. Именно необходимость борьбы с мусульманами за существование сделала христианскую Испанию великой. В Реконкисте Испания обрела свой дух. Трудность заключается в том, чтобы объяснить, как конкретно это произошло. Довольно распространено мнение, что существует неразрывная связь между католической Испанией висиготского периода и Испанией Фердинанда и Изабеллы. Слабым местом этой точки зрения является тот факт, что королевство Астурия, центр, откуда началась Реконкиста, никогда в сущности не входило в состав висиготской Испании, скорее оно было мятежником у ее границ. Значительно ближе к истине гипотеза Америко Кастро, изложенная в его книге «The Structure of Spanish History», которую он формулирует так: «Становление христианской Испании, само рождение ее, происходило по мере того, как она включала в себя, в свою жизнедеятельность то, к чему ее побуждало взаимодействие с мусульманским миром».

Огонь Реконкисты был, конечно, взлелеян прежде всего в Астурии, а затем и в других маленьких северных королевствах. Поначалу, однако, это была не столько надежда отвоевать свои земли, сколько страстное желание независимости. Ревностное стремление к распространению христианства и защите его от ислама тоже на раннем этапе не имело особого значения — следует остерегаться и не приписывать прошлому того, что принадлежит более позднему времени. Иногда кажется, что в тот период действующие лица с обеих сторон вообще не придавали значения различию религий. И только к середине XI в. наступательное движение северных королевств стало сознательно идентифицироваться с распространением христианства. Несколько позднее и мусульмане осознали себя защитниками земель ислама [125] Это произошло значительно раньше. Так, например, военные экспедиции ал-Мансура (978-1002) против христианских королей воспевались придворными панегиристами как акты священной войны за веру. - Прим.отв.ред. .