Елена Первушина - Литературные герои на улицах Петербурга. Дома, события, адреса персонажей из любимых произведений русских писателей

В конце XVIII века литературная жизнь в Петербурге, да и по всей России, начинает бить ключом. Русские дворяне, получившие европейское образование, уже не диковинка, обыденное явление. За 25 лет, с 1776 по 1800 год, выходит почти втрое больше книг, чем за 50 лет до того (с 1725 по 1775 год). А именно около 6500 книг. И это не считая церковных изданий, газет и журналов.

В России начинают переводить произведения французских просветителей: Вольтера, Руссо, Дидро, Гельвеция, Рейналя, Мабли и др. Среди переводчиков мы видим имена крупнейших российских писателей того времени: Сумарокова, Богдановича, Хераскова, Княжнина, Фонвизина.

Екатерина II

Дидро приезжает в Петербург по приглашению Екатерины II. Он поселился в доме на Исаакиевской площади (современный адрес – Исаакиевская пл., 9), где прожил пять месяцев, почти постоянно общаясь с императрицей, и уехал, рассыпаясь в комплиментах просвещенной государыне, которые, впрочем, звучали не совсем искренне. Екатерина позже вспоминала об этих встречах: «Я долго с ним беседовала, но более из любопытства, чем с пользою. Если бы я ему поверила, то пришлось бы преобразовать всю мою империю, уничтожить законодательство, правительство, политику, финансы и заменить это несбыточными мечтами». Дидро же заметил как-то, что в Екатерине «душа Брута».

С Вольтером императрица переписывается; некоторое время старого философа тешит мысль стать наставником государыни (он назвал ее Прекрасная Като), но позже он охладевает к этой идее.

Исаакиевская пл., 9

Екатерина между тем среди государственных трудов находила время и для литературной деятельности. Она перевела с французского «Велизария» Мармонтеля. Книгу лично прислал ей автор – просветитель и сотрудник «Энциклопедии», в ней в художественной и популярной форме излагалось учение французских просветителей о государстве. Екатерина собственноручно написала несколько комедий («О время!», «Именины госпожи Ворчалкиной», «Передняя знатного боярина», «Госпожа Вестникова с семьею» и т. д.), а кроме того, либретто опер («Февей», «Новгородский богатырь Боеславич», «Храброй и смелой витязь Ахридеич», «Горе-Богатырь Косометович»). Она писала статьи, очерки и сказки для любимых внуков Александра и Константина. Писала на плохом русском языке, который мужественно исправлял ее секретарь, уже знакомый нам соученик Сумарокова и Хераскова Иван Перфильевич Елагин.

Она написала также мемуары, в которых откровенно рассказывала о своем пути к трону и всячески старалась убедить читателя в том, что осуществленный ею переворот стал необходимостью, предпринятой ради спасения России от рук неумного и непатриотичного Петра III. Мемуары эти не были рассчитаны на опубликование, во всяком случае, ни при ее жизни, ни вскоре после смерти, и есть что-то трогательное в том, как старая женщина пытается убедить своих неведомых потомков в том, что она оказалась права во всех своих решениях и поступках.

С начала 1769 года императрица начинает издавать еженедельный сатирический журнал «Всякая всячина». Журнал был анонимен, его редактором официально считался еще один секретарь императрицы, Григорий Васильевич Козицкий, однако ни для кого не являлось секретом, что автором большинства статей и материалов в журнале была сама Екатерина. Это – уникальный случай, когда монархиня, и монархиня, безусловно, самовластная, пожелала объясниться со своим народом (вернее, с его образованной верхушкой), да еще и в форме насмешек и сатиры.

Например, в 1769 году «Всякая всячина» рассказывала, что все спорщики и «прожектеры» были отправлены «в другую столицу» (т. е. в Москву), и вот каков был результат их деятельности: «Недавно один из нас приехал домой (т. е. в Петербург. – Е. П. ) и привез с собою списки с разных проектов, кои скоро подадутся правительству. Первый состоит в том, чтоб из города Ромны сделать порт. Другой содержит замысел, чтобы сложить подушный оклад, а вместо того обещает семьдесят миллионов серебряною монетою дохода; и для того советует нарядить секретную эскадру из двух тысяч кораблей, коими б завоевать неизвестные острова Тихого моря, и убив тамо черных лисиц, продавать оные ежегодно на ефимки чужестранным. Третий сочинен для поправления нашей с турками торговли, для способствования которой предлагает дать силу 1714 года указу о лихоимстве в турецких областях. Четвертый советует закупить все яйца во всем государстве и продать оные из казны. Пятый, любя общую пользу, хочет сообщить публике, каким образом удвоить зерна разного хлеба, и для делания толь полезного опыта просит деревни, мужиков и денег. Я спросил: кто делал сии проекты? Мне сказали: люди острые. А кто же именно? По большей части все проторговавшиеся купцы. А денег и деревни кто просит? Молодой человек, который отцовское все прожил».

Но не всегда «Всякая всячина» критиковала политические движения. Доставалось от нее, к примеру, и женским нарядам и манерам. Так, она жаловалась, что «многие молодые девушки чулков не вытягивают, а когда сядут, тогда ногу на ногу кладут; через это подымают юбку так высоко, что я сие приметить мог, а иногда и более сего». Это, кажется, уже не окрик монархини в адрес слишком дерзких подданных, а ворчание пожилой тетки, недовольной одеждой и привычками молодежи.

Но, пожалуй, Екатерина сама не предполагала, какого беса выпускает из бутылки. Вслед за «Всякой всячиной» стали появляться другие сатирические журналы: «И то и се» М. Д. Чулкова, «Смесь» и «Адская почта» Ф. А. Эмина, «Трутень» Н. И. Новикова, «Ни то ни се» В. Г. Рубана, «Поденщина» В. В. Тузова, «Полезное с приятным» И. А. Тейльса и И. Ф. Румянцева. Бо́льшая часть этих журналов быстро закрылась, но они успели всласть поострить и позлословить.

Один из этих журналов, а именно московский «Трутень», вступил в острую полемику со «Всякой всячиной». «Всякая всячина» сурово осуждала мягкое обхождение с крепостными слугами, недвусмысленно рекомендуя строгость с ними (вплоть до порки) и считая, что все они негодяи и нуждаются в дисциплине. «Трутень» же писал, например (в «Санктпетербурге… из Литейной»): «Змеян, человек неосновательный, ездя по городу, надседается, кричит и увещает, чтоб всякий помещик, ежели хорошо услужен быть хочет, был тираном своим служителям; чтоб не прощал им ни малейшей слабости; чтоб они и взора его боялись; чтоб они были голодны, наги и босы и чтоб одна жестокость содержала сих зверей в порядке и послушании. В самом деле Змеян поступает со своими рабами, как проповедует. О человечество! Колико ты страдаешь от безумия Змеянова. И если б все дворяне пример брали с сего чудовища, то бы не было у нас кроме мучителей и мучеников. Однако благоразумный Мирен не следует мнению Змеянову, и совсем отменно с подвластными себе обходится. Ежели Мирен не наилучших в России слуг имеет, то, по крайней мере, не боится, чтоб он ими был проклинаем».