Елена Первушина - Литературные герои на улицах Петербурга. Дома, события, адреса персонажей из любимых произведений русских писателей

Переехав в 1762 году в Петербург, Фонвизин определен переводчиком в Иностранную коллегию, а уже в следующем году поступает на службу к школьному другу Сумарокова, кабинет-министру Ивану Перфильевичу Елагину, и вскоре приглашен в его литературный кружок. Он переводил трагедии Вольтера, опубликовал первые басни, которые ходили по рукам в списках и быстро сделали молодого сатирика известным.

В 1766 году Фонвизин написал комедию «Бригадир», высмеивающую одновременно и косное малообразованное провинциальное дворянство, и молодых людей, понахватавшихся по верхам образования в Париже и любому умному чтению предпочитающих любовные романы.

Денис Иванович читал комедию при дворе и в салонах знатных вельмож, и она имела шумный успех. Никита Иванович Панин, воспитатель цесаревича Павла Петровича, реформатор и весьма прогрессивный деятель, что сделал? и «сердце мое с сей минуты к нему привержено стало», – вспоминал впоследствии Фонвизин. В 1769 году Фонвизин покинул службу у Елагина и вновь поступил в Коллегию иностранных дел, уже непосредственно под начальство Панина. Когда в 1782 году Панин вынужден был покинуть свой пост, то по его поручению Фонвизин написал по «мыслям» Панина его политическое завещание, адресованное Павлу Петровичу и обвиняющее в бедах России правительство Екатерины и Потемкина. В следующем году Панин умер, а его с Фонвизиным «Послание» позже сделалось одним из рукописных пропагандистских произведений, использованных декабристами.

В том же 1782 году в Вольном российском театре в Петербурге, на Царицыном лугу (ныне – Марсово поле), была поставлена самая известная пьеса Фонвизина «Недоросль». Эта премьера состоялась благодаря просьбам Панина и покровительству цесаревича. Возможно, Павлу пришлись по душе те колкости, которые там и тут отпускали по адресу правительства Екатерины положительные герои пьесы. Чего стоил хотя бы такой диалог между Правдиным и Стародумом.

Правдин . С вашими правилами людей не отпускать от двора, а ко двору призывать надобно.

Стародум . Призывать? А зачем?

Правдин . Затем, зачем к больным врача призывают.

Стародум . Мой друг, ошибаешься. Тщетно звать врача к больным неисцельно. Тут врач не пособит, разве сам заразится.

Но снова основными мишенями критики Фонвизина становятся провинциальные помещики, темные и необразованные, где-то краем уха слышавшие про «Указ о вольности дворянства», изданный Петром III, и перетолковавшие его по-своему.

Правдин . А вы считаете себя вправе драться тогда, когда вам вздумается?

Скотинин . Да разве дворянин не волен поколотить слугу, когда захочет?

Правдин . Нет… сударыня, тиранствовать никто не волен.

Г-жа Простакова . Не волен! Дворянин, когда захочет, и слуги высечь не волен? Да на что же дан нам указ-от о вольности дворянства.

Да и само действие комедии происходило где-то в российской глубинке, в поместье Простаковой. В деревне живут и князья Слабоумовы, герои комедии «Выбор гувернера», считающие, что «хозяйничать нам нужды нет, за нами, слава Богу, три тысячи душ, на наш век станет».

Можно предположить, что Фонвизин боялся открытого противостояния с властью. Но это не так. Позже он вступит в прямую полемику с Екатериной на страницах журнала «Собеседник любителей российского слова», задавая августейшей собеседнице весьма неудобные вопросы вроде таких:

«Отчего в век законодательный никто в сей части не помышляет отличиться?».

Екатерина ответила: «Оттого, что сие не есть дело всякого».

Фонвизин спрашивал: «Отчего в прежние времена шуты, шпыни и балагуры чинов не имели, а ныне имеют, и весьма большие?».

Ответ императрицы: «Предки наши не все грамоте умели. N. B. Сей вопрос родился от свободоязычия, которого предки наши не имели» и т. д.

Возможно, Фонвизин и другие писатели XVIII века так редко упоминают в своих произведениях Петербург оттого, что они старались либо отстраниться от обыденной жизни (как Сумароков и еще один петербургский драматург, Яков Борисович Княжнин, чьи трагедии происходят по большей части в Древней Руси), либо изобразить что-то общее и типичное (как Фонвизин), а Петербург XVIII века ни в коем случае не был типичным для России городом. Если воспользоваться словами того же Фонвизина, это город, где живут «по нужде» (т. е. по необходимости), в то время как в Москве живут «по прихоти». А вокруг Петербурга и Москвы простиралось огромное «государство, объемлющее пространство, какового ни одно на всем известном земном шаре не объемлет и которого по мере его обширности нет в свете малолюднее; государство, раздробленное с лишком на тридцать больших областей… государство, которое силою и славою своею обращает на себя внимание целого света и которое мужик, одним человеческим видом от скота отличающийся… государство, где люди составляют собственность людей, где человек одного состояния имеет право быть вместе истцом и судьею над человеком другого состояния, где каждый, следственно, может быть завсегда или тиран, или жертва… государство не деспотическое: ибо нация никогда не отдавала себя государю в самовольное его управление и всегда имела трибуналы гражданские и уголовные, обязанные защищать невинность и наказывать преступления; не монархическое: ибо нет в нем фундаментальных законов; не аристократия: ибо верховное в нем правление есть бездушная машина, движимая произволом государя; на демократию же и походить не может земля, где народ, пресмыкаяся во мраке глубочайшего невежества, носит безгласно бремя жестокого рабства» (эти слова взяты из «Завещания» Панина). Именно об этом государстве казалось важным писать Фонвизину. В петербургской жизни, в петербургском быте он и его современники не находили тем для творчества. Но уже очень скоро это изменится.

Город рос. Его застройка давно уже шагнула за берега Фонтанки, дотянулась до изгиба Невы и Смольного монастыря, бывшего Смольного двора.

В 1794 году в Петербурге вышла книга «Описание Российско-императорского столичного города Санкт-Петербурга и достопамятных окрестностей оного», написанная знаменитым путешественником, географом и этнографом Иоганном Готлибом Георги (его имя увековечено в названии георгина). Автор сообщает нам, что в конце XVIII века Петербург был разделен на десять частей (сейчас бы мы сказали, районов), каждая из которых имела свою «специализацию» и, соответственно, свой состав населения.

Вот как описывает их Георги.

«По плану, сочиненному в 1737 году, состоял город из следующих частей:

1. Санкт-петербургская сторона, или Санкт-Петербургский остров (ныне – Петроградская сторона. – Е. П. ).