Джоэль Кармайкл - Троцкий

Бронштейн вынырнул из ссылки совершенно иным человеком: он выглядел теперь весьма почетным членом общества. Од сел в попутный поезд, подмышкой у него была «Иллиада» в русском переводе, а в кармане — чистенький паспорт на имя Троцкого, которое, как он утверждал, было выбрано им случайно, но отныне приклеилось к нему на всю жизнь. Он никогда не упоминал, что эта фамилия принадлежала внушавшему ему трепет надзирателю одесской тюрьмы. Зив считает, что, если это совпадение и было случайным, побег все равно послужил Бронштейну поводом еще немного замаскировать свое еврейское происхождение выбором нейтрального псевдонима.

Прибыв в Самару, Троцкий связался с местным подпольщиком, инженером и другом Ленина, который был тогда главным агентом «Искры» в России и был известен под псевдонимом Клер (Кржижановский).

Беглеца сразу же запрягли в работу. Клер дал ему кличку Перо — дань уважения к его журналистским успехам в Сибири — и отправил в поездку по трем городам, чтобы установить контакт с тамошними революционерами; некоторые из них уже были сторонниками «искровской группы», других предстояло завербовать. Результаты поездки были более чем средними: «Связи на юге были очень слабыми, харьковский адрес оказался неверным, в Полтаве я столкнулся с местным патриотизмом».

Между тем Ленин, которому Клер горячо рекомендовал Перо, убеждал Троцкого выехать за границу. По словам Клера, Перо был «настоящий молодой орел» — и стопроцентный искровец. Ленин уговаривал Перо эмигрировать на Запад и писать для «Искры».

Клер раздобыл деньги, документы и адреса, необходимые для перехода австрийской границы. Все обошлось удивительно легко. Единственная трудность состояла в том, что, добравшись до Вены, Троцкий оказался без копейки денег, — он растратил все, что ему дал Клер.

Хотя Троцкому было всего двадцать два года, он уже считал себя представителем русских революционеров. Он полагал само собой разумеющимся, что марксистские лидеры массовых партий континента так же жаждут встречи с ним, как он жаждал встречи с ними. Поэтому он счел вполне нормальным разбудить Виктора Адлера, самого блестящего журналиста австрийской социал-демократической партии, в совершенно неподходящий утренний воскресный час. Адлер — которого Троцкий позднее обвинял в мелкобуржуазной пассивности, — принял его очень тепло и помог добраться до следующего пункта назначения — Цюриха, где Троцкий разбудил очередного товарища в три часа пополуночи, — ему не хватило денег расплатиться с извозчиком, а ждать до утра он не хотел.

К тому времени, как он добрался до Лондона, за ним уже прочно установилась репутация ранней пташки. Ленина он тоже разбудил. Во всяком случае Крупская, услышав громкий троекратный стук в двери, спустилась вниз, опасаясь, что ранний гость разбудит весь дом.

«Перо!» — воскликнула она и побежала расплачиваться с извозчиком.

На переломе века, накануне раскола революционного движения вдоль жестко обозначившихся разграничительных линий, многочисленная русская эмиграция была рассеяна по всей Европе — в Париже, Лондоне, Цюрихе, Женеве, Вене, Брюсселе. Ее «спаянные братством, энтузиазмом и усердными занятиями группы» вели довольно приятную светскую богемную жизнь. Энтузиазм этой студенческой среды, возбуждаемый общением с немногочисленными профессиональными революционерами, дополнительно подогревался еще одним фактором — приверженностью общему делу. Общей для всех революционных течений была некая внутренняя убежденность, почти что вера в неизбежную революцию, которая вскоре освободит Россию».

Эта беспечная, яркая, захватывающая жизнь немедленно увлекла молодого Троцкого. В свои 23 года (сам Ленин был всего лишь на 9 лет старше) он вдруг оказался в самой гуще событий.

Для начала его испробовали как лектора — Ленин направил его с выступлениями к лондонским эмигрантам.

Если искать общий признак, характеризующий динамичность как ораторской, так и писательской манеры Троцкого, то таким признаком скорее всего является его склонность к эффектным противопоставлениям наряду со склонностью к диалектическим расщеплениям и воссоединениям понятий. Присущее Троцкому специфическое сочетание театральности, рассудочности и холодной страсти оказалось как нельзя более приспособленным именно для такого рода драматических противопоставлений, которые он в выступлениях блистательно осуществлял, комбинируя марксистскую лиричность с площадной бранью. Излюбленным его приемом было переплетение марксистского детерминизма — идеи неотвратимого движения к заранее предопределенному апогею — с издевательскими выпадами в адрес всевозможных подлецов, пигмеев и тупиц, путающихся в ногах этого величественного шествия.

Его внешний облик был теперь подстать этому ораторскому стилю. Один из знакомых так описывает его: «Высокий, худощавый, молодой, с длинными волосами и — в желтых ботинках. Эти желтые ботинки тем более привлекали мое внимание, что в то время никто из нас таких не носил. Он был похож на свою сестру (жену Каменева) с той разницей, что у нее глаза были серые, а у него скорее светло-серые. У обоих было что-то одинаково хищное в выражении лица. В нем эта хищность еще более бросалась в глаза благодаря его особенному рту — большому, кривому, вот-вот готовому укусить. Жуткий рот!»

Ораторской виртуозности молодого Троцкого и суждено было проложить ему путь к славе. Многие из революционеров умели неплохо писать. Некоторые умели выступать. Мало кто говорил хорошо. И лишь очень немногие — блестяще. Ораторское дарование Троцкого взорвалось в этой среде подобно бомбе. Те идеи, которые он так стремительно усваивал в свои двадцать-двадцать два года, теперь внезапно сплавились с его столь же стремительно развернувшимся ораторским талантом; этот синтез превратил его в первоклассного актера на тех подмостках, где суждено было разыграться судьбам русского революционного движения.

Ленин проявил к нему исключительную благосклонность. Оказалось, что и его приглашение было частью задуманного Лениным плана создания организации: для этого Ленин нуждался в талантливых новобранцах. Он тут же предложил Троцкому переделать свое первое выступление в статью для марксистского теоретического органа «Рассвет»; по сравнению с этим серьезным журналом «Искра», почти невразумительная за пределами узкого круга посвященных, казалась чуть ли не бульварным листком.

Троцкий не чувствовал себя готовым к этому; он ограничился более короткой статьей для популярной «Искры»; Ленин, в свою очередь, ограничился довольно снисходительной правкой статьи, после чего направил Троцкого в обычное для таких случаев турне по западноевропейским столицам, куда по каплям просачивались русские изгнанники.