Виктор Московкин - Солдат революции [о Н. И. Подвойском]

…Бежавший из ссылки Фрунзе (Арсений) прибыл в Петроград. На нелегальной явке встретил старого товарища Д. Павлова, рассказал о своем положении.

Тот написал записку.

— Пойдешь в больничную кассу путиловцев. — Заметив, что Фрунзе недоуменно смотрит на него, пояснил: — В нынешнее время больничная касса служит хорошим прикрытием для нашего партийного центра. Заправляет там Подвойский. Да ты его должен знать по Иваново-Вознесенску.

Николай Ильич обрадовался Арсению. Вспомнили революционное Иваново. Фрунзе рвался в свой рабочий край.

— К текстильщикам вам нельзя, арестуют, — сказал Подвойский, приглядываясь к собеседнику. — Чем это вам грозит, знаете лучше меня. Там недавно расстреляли рабочую демонстрацию, около ста убитых. Полиция свирепствует. — Николай Ильич видел, как ожесточилось лицо Фрунзе. — Нельзя вам туда, — настойчиво повторил он. — Идите в армию. Там миллионы рабочих и крестьян, в их руках оружие. Надо, чтобы оно сработало на революцию, не как в пятом.

— Что ж, дело, — подумав, согласился Фрунзе.

Ему был изготовлен паспорт на имя Михайлова, и он уехал в Минск.

В ноябре 1916 года провокатор Черномазов донес охранке на внешне безобидную больничную кассу путиловцев. Подвойский был арестован.

Его освободила Февральская революция. И сразу же он включился в работу.

В ночь на 3 апреля 1917 года Подвойский дежурил во дворце Кшесинской. На столе листки бумаги: планы, наброски выступлений; под рукой стакан крепкого чая. Все силы, все помыслы — Военной организации, созданной при Петербургском комитете. Организация молода, ей нет еще и месяца, потому много неясностей в работе, много трудностей.

Он устало откидывается на спинку стула; прикрыв глаза, вспоминает недавнее прошлое…

Вскоре после победы Февральской революции члены Петербургского комитета партии собрались на совещание. Сергей Николаевич Сулимов — он еще в пятом году был одним из руководителей партийной «технической группы», изготовлявшей оружие, — сообщил, что разговор пойдет о создании военной комиссии большевиков столицы.

— Армию буржуазии отдавать нельзя, — говорил он. Ладонь его резко легла на стол, будто жестом этим призывал глубже осознать значение сказанного. — Мы не можем допустить, чтобы солдаты были на стороне буржуазии и соглашателей.

Он привел цифры: в столичном гарнизоне, на Балтийском флоте более двухсот тысяч солдат и матросов. Усиление партийного влияния в воинских частях, на кораблях — вот чем незамедлительно должны заняться большевистские ячейки.

Николай Ильич, сидевший неподалеку от Сулимова, напряженно вслушивался: разве не об этом же думал он долгие годы, разве не это имел в виду, когда в тюремной камере взялся за изучение военной литературы? «Тысячу раз прав Сергей Николаевич, — говорил он себе, — открыть глаза петроградскому гарнизону, а с ним диктовать волю всех рабочих и крестьян врагам революции. И не только здесь, в столице, — во всей стране».

— Но одна сторона дела — привлечь солдатские массы к революции, — продолжал Сулимов, — другая— организовать вооруженный пролетариат, научить его владеть оружием. Нам нужна армия из рабочих и солдат. Рабочие будут учиться у солдат воинскому искусству, солдаты у рабочих — политической сознательности. Руководить этой работой должна военная комиссия.

И вот комиссия создана, и Подвойский в числе ее руководителей. Николай Ильич понимал, какая ответственность легла на военную организацию, как непросто осуществить задуманное.

В марте военная комиссия была преобразована в Военную организацию при Петербургском комитете. В апреле она приобрела всероссийское значение, став Военной организацией при ЦК РСДРП(б).

Активная сотрудница организации М. Сулимова, постоянно общавшаяся с Подвойским, вспоминала: «Наблюдая Николая Ильича, его характер, можно было заметить, что вся его энергия определенно выявляет направление и тягу преимущественно к вопросам работы в войсках, к солдатам… которые могут стать оплотом победы социалистической революции».

…Состав солдатских комитетов, создававшихся в Февральские дни, самый разнородный, многие из них плохо разбираются в политике; в Советах засилье меньшевиков и эсеров. В таких условиях агитаторам, членам Военной организации закрыт доступ во многие казармы. Но если даже они и участвуют в солдатских митингах, добиваются понимания, то эти успехи не закрепляются: слишком мало партийных ячеек в полках. Обо всем этом раздумывал Николай Ильич, записывая, что надо предусмотреть на завтра, на ближайшее будущее.

Наступало раннее утро и было еще темно, когда в комнату быстро вошла Мария Ильинична Ульянова. Подвойский встревоженно посмотрел на нее:

— Что случилось?

— Вечером приезжает Владимир Ильич. Получена телеграмма.

Чувствовалось, что она и рада и обеспокоена предстоящей встречей. Подвойский заботливо усадил ее на стул, предложил чаю. Мария Ильинична нетерпеливо отмахнулась.

— Это же прекрасно! — бодро сказал он, стараясь успокоить ее и в то же время думая о том, как оповестить рабочих, большевистски настроенных солдат, матросов, — ведь сегодня второй день пасхи, предприятия не работают, не выходят газеты, многие солдаты отпущены из казарм. Единственный выход — использовать живую связь.

Вскоре после приезда Ленин встретился с Подвойским. Внимательно оглядел, улыбнулся:

— А я ведь вас таким и представлял. Вот оно как получается: заочно давно знакомы, а видеться не приходилось. Здравствуйте, товарищ Подвойский. Садитесь и рассказывайте.

Как можно короче Подвойский доложил, с какими трудностями сталкивается Военная организация.

Рассказывал и видел: на лице Владимира Ильича появляется выражение досады.

— Солдатам большие речи не нужны, — заговорил Ленин. — В большой речи неизбежно затрагивается много вопросов. Неискушенный в политике человек не может отобрать главного, внимание его рассеивается. Ему надо говорить о мире, потому что мир нынче объединяет всех трудящихся, надо говорить о земле, о контроле над производством. И он поймет, толковать тут долго не приходится.

Удостоверившись, что собеседник слушает его внимательно, Владимир Ильич продолжал:

— Солдату нужен мир, потому что он устал, измотался за время этой тяжелой многолетней войны и теперь всеми силами жаждет отдохнуть, вернуться домой, поправить свое хозяйство. Ему нужна земля. Он знает, что его семья голодает и накормить ее может только земля. Он понимает также, что нельзя оставить в руках капиталистов фабрики и заводы, нельзя оставить власть. Все это нужно взять в руки рабочих и крестьян. И чем проще будет агитатор, чем бесхитростнее, понятливее он будет говорить об этом, тем скорее дойдет солдат до большевизма. Сейчас он еще питает надежды, что нынешняя власть даст и землю, и мир, и контроль над производством, но скоро он убедится, что ждать от этой власти нечего. И тогда соглашатели — меньшевики и эсеры — окажутся в изоляции. Народ не прощает обмана.