Михаил Сергеенко - О тех, кто сражался за Воронеж [Очерк]

Первым номером пулеметного расчета был комсомолец Саша Нестеров, слесарь Водоканалтреста. Он хорошо знал и любил свое оружие, считался лучшим пулеметчиком в истребительном батальоне, мог с закрытыми глазами разобрать и собрать пулемет. Вторым номером был Митрофан Петрович Золотов, слесарь паровозоремонтного завода имени Дзержинского. Они залегли у проволочного забора, огораживавшего усадьбу, откуда стреляли фашисты. Во дворе было два дома. Тот, что слева, поменьше — флигель, по-видимому, был пуст. Огонь велся из второго — с чердака и из окон.

Нестеров дал длинную очередь по чердаку, выпустив все патроны, оставшиеся в диске. Не поворачивая головы, крикнул Золотову:

— Давай новый, Митрофан Петрович!

Но Золотов не двигался. Нестеров посмотрел на него. Митрофан Петрович лежал, неудобно привалясь плечом к земле. Глаза его были полуприкрыты.

«Неужели убит?» — подумал Нестеров. На мгновение всплыла перед глазами картина: в солнечный день сидит на старой шпале у входа в блиндаж, возле Отрожского моста, Митрофан Петрович и старательно, как все, что он делал, чинит ему ботинок, прилаживая аккуратную латку… Сжалось сердце, в горле стало горячо. Но сохраняя привычную четкость движений, Нестеров быстро вставил новый диск и дал одну за другой две очереди.

А. Ф. Нестеров.

Пулемет вдруг отказал.

Нестеров выбросил патрон, дослал новый, но автоматический механизм по-прежнему не действовал.

— Почему не стреляешь? — крикнул Полупанов.

Нестеров торопливо сполз в воронку.

— Возвратную пружину перебило, — сказал он.

Полупанов подскочил к Золотову и перевернул его на спину. Митрофан Петрович был мертв.

Лицо Полупанова исказилось яростью. Он стал страшен.

— Вперед! За мной! — крикнул он бойцам, лежавшим в воронке, и перемахнул через изгородь.

В несколько прыжков он был у флигеля.

Первым бросился за ним Коля Лонгинов, но зацепился за проволочную изгородь и упал. Пули взрыли перед его лицом землю.

— Давай сюда! — кричал Полупанов из-за угла флигеля и махал ему рукой.

Коля вскочил на ноги и через мгновение был возле командира.

Позади кто-то вскрикнул. Они оглянулись. Это ранило бежавшего следом за ними Сустретова. Кровь заливала его лицо.

— Назад! Отходи назад! — крикнул ему Полупанов.

Сустретов сам отполз к окопам, и Наталья Ильинична Бабина сделала ему перевязку…

Полупанов и Коля Лонгинов, крадучись, обошли флигель. За углом лежало толстое бревно. Укрывшись за ним, они стали наблюдать. Из окна дома высунулся гитлеровец в пилотке и дал из автомата очередь в ту сторону, где только что был ранен Сустретов. Полупанов взял у Коли Лонгинова полуавтоматическую винтовку и выстрелил. Немец свалился внутрь дома.

— Ну-ка, брось туда гранату! — приказал Полупанов Лонгинову.

Коле было неудобно размахнуться. Граната не долетела до дома и разорвалась у кустов сирени. Оттуда выскочили три вражеских солдата и побежали за угол. Полупанов выстрелил по ним из нагана. Из дома раздалась автоматная очередь.

— Есть еще гранаты? — спросил Полупанов у Коли.

Схватив две гранаты, он вскочил на ноги.

— Ура! За мной!.. В атаку!

Брошенная им граната взорвалась, выбив из фундамента несколько кирпичей.

Коля бежал за Полупановым. Он увидел, как высунулось из окна и задергалось, выбрасывая бледное пламя, черное дуло немецкого автомата. Коля залег у кустов сирени.

Полупанов размахнулся, чтобы бросить в окно гранату. Но тут его ударила в грудь пуля. Он упал, поднялся и стал отходить, стреляя из нагана. Коля поддержал его и отвел за флигель. К ним подбежал Володя Парамонов. Вдвоем они перевязали Полупанова, и Парамонов вместе с Нестеровым повели его на медпункт.

Команду над 3-м взводом принял политрук Иван Трофимович Лавров.

Он пользовался любовью и авторитетом среди бойцов. Была в характере Ивана Трофимовича большая человечность и душевная мягкость. Он прошел суровую жизненную школу. В дореволюционные годы работал мальчиком в парикмахерской, получал подзатыльники от хозяина, находился на побегушках у всех, кто был старше его, После революции стал квалифицированным мастером. Заведовал крупной парикмахерской. Незадолго до начала войны был избран секретарем парторганизации треста парикмахерских города.

Во всем, что касалось лично его, Иван Трофимович Лавров был человеком очень скромным и даже стеснительным, но там, где речь шла о дисциплине, о моральных качествах бойца, он умел проявить твердость, требовательность и настойчивость.

Истребители любили своего политрука за его принципиальность и умение простыми обыденными словами находить путь к их сердцам…

Политрук Лавров переместил бойцов к перекрестку против водоразборной колонки, потому что со стороны улицы Марата было заметно передвижение вражеских солдат…

Вскоре на командный пункт батальона прибежала Аня Скоробогатько. Она доложила, что почти весь командный состав 3-го взвода выбыл из строя. Тяжело ранен и старший политрук Сергеев, находившийся на его участке. Между тем положение становится все более серьезным…

Из двора, где находился командный пункт, было видно, как по улице Марата перебегали гитлеровские солдаты, накапливаясь против нашего правого фланга.

Аня понимала, какая опасность нависла над ее взводом. Она торопилась вернуться обратно — туда, где сейчас был дорог каждый боец…

Бежала через дворы и огороды, не обращая внимания на свист пуль. Вот и угловой дом. Она увидела своих товарищей, лежащих в наскоро отрытых окопах за кустами сирени. Немцы ожесточенно обстреливали их. Было видно, как шевелятся кусты и падают на землю сбитые нулями листья и мелкие ветки.

Аня остановилась, соображая, как ей пробраться к своим, и тут увидела политрука Лаврова. Иван Трофимович лежал лицом вниз посреди залитого солнцем зеленого дворика.

Расстегивая на ходу санитарную сумку, Аня бросилась к нему…

Ей показалось, будто что-то толкнуло ее в грудь, Она рванулась вперед. Но земля качнулась ей навстречу, и в глазах стало темно. Она упала в двух шагах от неподвижно лежавшего Лаврова…

Товарищи видели, как Аня пошевелилась и медленно приподняла голову. Лицо ее было мертвенно бледно.

— Отомстите… за меня… — проговорила она. Губы ее двигались с трудом. Она пыталась сказать еще что-то, самое дорогое, самое заветное. Бойцы расслышали имя Сталина.

Глаза Ани закрылись, голова припала к земле…

А. И. Скоробогатько .