Петр Асташенков - Главный конструктор

И отчеканивает цифру. Докладывавший сражен, трет платком лоб, просит разрешения проверить. А на следующий день приходит в кабинет Главного с повинной:

— Вы правы. Вкралась неточность. Весь расчет проверили до десятого знака…

После такого случая этот специалист под впечатлением разговора с Сергеем Павловичем и другим советовал зарубить на носу: без всесторонней проверки материала к Королеву не приходить.

Но почему же Сергей Павлович знал данные расчета? Потому, что он всегда готовился к каждой встрече, и не менее тщательно, чем те, кто докладывал ему по какому-либо расчету или проекту. Главные цифры он знал наизусть — память у него была натренированная. И стоило докладчику чего-то недосказать, как Сергей Павлович немедленно ставил все точки над i.

Королев не терпел нечеткости, неаккуратности даже в мелочах. Конструкторы и сейчас повторяют его шутливые слова: «Если ты сделал быстро, но плохо, все скоро забудут, что ты сделал быстро, но зато долго будут помнить, что ты сделал плохо. Если ты сделал что-то медленно, но хорошо, то все скоро забудут, что ты работал медленно и будут долго помнить, что сделал хорошо».

«Какое зло приносит нам небрежное употребление слов!» — сказал как-то Герберт Уэллс. Королев был беспощаден к людям, допускавшим небрежность в составлении документов, несмотря на любые звания и заслуги.

Во время первых полетов космических кораблей он сам следил за радиообменом Земля — космос. И обязательно прочитывал все телеграммы, отправлявшиеся на борт кораблей.

Во время полета Терешковой два космонавта, среди которых был Герман Титов (он и вспомнил этот случай), один профессор и инженер составили телеграмму для передачи на орбиту. Без подписи Сергея Павловича телеграмму не принимали, пришлось идти к нему. Вошли в кабинет всей четверкой. Уже темнело, и сумрачный свет от окон боролся со светом электрической лампы. Это сглаживало резкость очертаний и цветов. И выражение лица Сергея Павловича казалось им неопределенным, когда он читал телеграмму. Но вот он прочел текст, медленно поднял голову, брови у него поднялись, взгляд поочередно прошелся по лицам. И прозвучал тихий, не предвещавший ничего доброго голос:

— Ну эти двое — молодо-зелено (он кивнул на космонавтов), но вы-то (остановил он суровый взгляд на профессоре и инженере) могли бы додумать все до конца и не давать неверных советов.

Четверка стремительно покинула кабинет. В приемной отдышались, успокоились, подумали. И сразу же увидели свой просчет. Раз дело начали, надо было доводить до конца. Но для этого следовало кому-то снова идти к Королеву.

— Я не пойду, — отказался профессор.

— Я тем более, — уклонился инженер.

— Ну ладно, молитесь за меня, — согласился Герман Титов и зашагал по ковровой дорожке к кабинету Королева.

Он слегка приоткрыл дверь. На лице Королева появилась легкая улыбка.

— Одумались? — тихо спросил Королев. — Заходи, показывай.

Он внимательно прочел текст и подписал.

— Теперь отправляйся поскорее. Раз уж записались в связисты…

Сергей Павлович крепко привязывался к людям, с которыми выполнял сложные и опасные испытания. При пусках первых ракет на верхнем мостике неизменно находился стартовик Борбатенко.

И вот Королев, приехав на очередной пуск, не увидел на верхнем мостике знакомого стартовика. Сергей Павлович расстроился:

— Почему решили отпустить такого человека? Надо непременно найти его.

Борбатеико нашли, и он снова стал работать под руководством Королева.

Не разрешил Сергей Павлович заменить и пультиста. А постоянному участнику всех ракетных стартов Л. А. Воскресенскому говорил: «Будь здесь, чтоб я тебя всегда видел. Это для меня показатель, что все идет нормально».

Конечно, люди, долго работавшие с Королевым, постигали его стиль, отношение к делу. Они старательно оберегали Сергея Павловича от мелочей, которые не требовали его вмешательства, сами занимались порученным участком работы. Видя, как тщательно специалисты и помощники Королева отрабатывают документацию, как готовятся к докладам, проявляют инициативу и самостоятельность, можно было подивиться столь удачному подбору кадров. Но сказывались, конечно, не только подбор, но и воспитание.

Сергей Павлович искал и в психологии- резерв для воздействия на человека. Так, одному из сотрудников, отвечавшему за старт ракеты-носителя, который столько раз провожал ракеты в полет, что мог к этому и привыкнуть, он, шутя, предложил перед пуском написать расписку, что все будет в порядке.

— Ты напиши, напиши, — убеждал он, — я ее никому показывать не буду. Закрою в сейф, да и все.

«И хоть я писал расписку с улыбкой, — вспоминает теперь сотрудник, — в моем воображении довольно отчетливо прошли все стадии проверки. Про себя решил: еще раз предупрежу стартовиков».

Другой сотрудник КБ однажды не решился взять на себя ответственность при рассмотрении срочного вопроса. Королев вызвал его в свой кабинет и спросил:

— Ты боишься? Не знаешь, что делать? — Сергей Павлович, резко поднявшись, вышел из-за стола: — Тогда сядь на мое место, почувствуй, как оно горит.

Сотрудник сел в кресло Королева, и тут, как назло, пошли телефонные звонки: неотложные запросы из министерства, с завода, с полигона. Что на них отвечать?

Сергей Павлович заметил растерянность своего товарища, похлопал его по плечу и наставительно напутствовал:

— Вот так. А теперь иди принимай решение.

О находчивости С. П. Королева в решающий момент космического эксперимента ходит огромное множество устных рассказов. Из очерка писателя М. Л. Галлая стало известно, как быстро и решительно разрубил он гордиев узел при пуске автоматической межпланетной станции. Ее вес превысил допустимый для данной мощности ракеты-носителя. Что можно снять с борта? Конечно, представитель каждой научной организации защищал свои приборы, и дискуссия могла затянуться. Королев, как хороший мастер в шахматах, нашел единственно верный ход. Просмотрев еще раз перечень бортовой аппаратуры, он приказал снять прибор, который должен был сигнализировать с поверхности планеты, к которой отправлялась станция, о том, есть ли на этой планете органическая жизнь. Но самое главное не в том, что он предложил снять, а в том, как убедил в своей правоте тех, кто защищал необходимость такого прибора на борту. Сергей Павлович предложил отвезти его на газике километров за десять от космодрома в открытую степь и посмотреть, что он оттуда будет передавать. Так и сделали. Вскоре получили сигналы, расшифровали их и убедились, что если судить по ним, то жизни на Земле… нет. Охотников защищать необходимость сохранения прибора на борту межпланетной станции до его усовершенствования, естественно, больше не нашлось…