Николай Кедров - Лапти сталинизма

Ш. Фицпатрик относится к другому, нежели М. Левин, поколению ревизионистов. Отталкиваясь от идей концепции «культурной революции», американская исследовательница также пыталась объяснить сталинскую «революцию сверху» и ее последствия с позиции ее обусловленности социальными влияниями. Однако в отличие М. Левина фактором эволюции режима в анализе Ш. Фицпатрик выступает не само по себе крестьянство с его специфической политической культурой, а противоречия и борьба между различными группами сельских жителей. В частности, в книге «Сталинские крестьяне» Ш. Фицпатрик отмечает острые конфликты, которые сложились в советской деревне накануне коллективизации. По мнению американской исследовательницы, для села были характерны две линии общественной напряженности: 1) между зажиточными и бедными крестьянами и 2) между традиционно настроенными представителями старшего поколения крестьян и воспитанной в советском духе деревенской молодежью. Выдвинутый властью призыв к коллективизации сельского хозяйства послужил основой для эскалации этих конфликтов. В ходе кампании по раскулачиванию произошло изменение властных полюсов в деревне. К тому же коллективизация стала причиной массового исхода крестьян в города и таким образом повлияла на рост социальной мобильности в других сферах жизни общества. Однако это революционное наступление было недолгим. Уже решения II съезда колхозников-ударников (1935), на котором, как считает Фицпатрик, столкнулись программы действий сельских активистов, ратовавших за продолжение политики «революции в деревне», и ЦК партии, настаивавшего на стабилизации положения, свидетельствовали об отходе советской политической элиты от прежнего курса. В итоге, естественно, победила линия ЦК, а вместе с ним и крестьянство, сумевшее не только адаптироваться к политике власти, но отчасти адаптировать и саму эту политику, что обусловило отход от политики «культурной революции» в деревне. Еще в большей степени адаптация касалась сферы повседневной жизни деревни, где крестьяне, по сути, смогли приспособить под свои нужды саму колхозную систему [68] Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 1930-е годы: деревня. М., 2001. . В целом же книга Ш. Фицпатрик «Сталинские крестьяне» на сегодняшний день является наиболее полным комплексным исследованием истории российского села в 1930-е годы. Значительно дополняют и расширяют в отдельных вопросах наши знания о сталинской деревне труды канадской исследовательницы Л. Виолы, посвященные движению двадцатипятитысячников, социальному протесту в крестьянской среде, спецпереселенцам [69] Viola L. Best Sons of the Fatherland. Workers in the vanguard of Collectivization. Oxford, 1987; idem. Peasant Rebels under Stalin. Collectivization and the Culture of Peasant Resistance. Oxford, 1996; idem. The Unknown Gulag. The Lost World of Stalin’s Special Settlements. Oxford, 2007. .

В целом, подводя итог изучению истории советского крестьянства 1930-х годов на сегодняшний день, можно отметить, что как в отечественной, так и в зарубежной историографии преобладало обращение к анализу социально-экономических и социально-политических аспектов проблемы. В силу этого на настоящем этапе приоритетной задачей крестьяноведческих исследований представляется изучение социокультурной эволюции жителей села. Эта задача особенно актуальна применительно к 1930-м годам, когда под влиянием коллективизации в жизни крестьян происходили необратимые перемены.

Историческая психология как отдельная область советской исторической науки возникла в 1960-е годы, после публикации работ Б. Ф. Поршнева [70] Поршнев Б. Ф. Принципы социально-этической психологии. М., 1964; он же. Социальная психология и история. М., 1968; он же. Контрсуггестия и история (элементарное социально-психологическое явление и трансформация в развитии человечества) // История и психология. М., 1971. С. 7–35. . Ее появление на горизонте исторических исследований, как и «ренессанс» аграрных исследований, отчасти было вызвано обращением к ленинскому наследию, когда В. И. Ленина пытались представить как своеобразного основоположника советской исторической психологии. Действительно, в своих работах он нередко обращался к анализу психологии широких масс, акцентируя внимание то на стихийности, то на сознательности их действий [71] Об этом см.: Поршнев Б. Ф. В. И. Ленин и проблемы социальной психологии. Доклад на научной конференции по теме: «Ленинский этап в развитии марксистской философии». М., 1969; Левыкин И. Т. В. И. Ленин о психологии крестьянства. Орел, 1968. Эти две работы, написанные, казалось бы, в одном русле, значительно качественно отличаются друг от друга. Если доклад Б. Ф. Поршнева действительно представляет собой анализ работ B. И. Ленина, то брошюра И. Т. Левыкина является типичной апологетической работой времен застоя. Их сравнение вполне рельефно демонстрирует вклад Б. Ф. Поршнева в развитие отечественной науки. .

Именно из работ В. И. Ленина эти парные аналитические категории пришли в советскую историческую науку и стали одним из основных стержней при изучении социально-психологических явлений. Тем не менее основная заслуга в институциализации исторической психологии как отдельного направления исторических исследований в отечественной науке, несомненно, принадлежит Б. Ф. Поршневу. Именно он разработал аналитический аппарат и принципы, которые затем использовали ученые, обращаясь к историко-психологическим сюжетам [72] Работы Б. Ф. Поршнева действительно были ярким и интересным явлением в советской литературе 1960-х — 1970-х годов. Парадоксально, но при этом их автор пользовался полувоенным языком, характерным для работ сталинского времени. Нередкими для него были выражения: «научный фронт», «отряд советских историков», «рекогносцировка идей». Вот, к примеру, замечательный образец его риторики: «…как видим, научное мышление незримо состоит из гигантской неутихающей канонады наступления и обороны. Пусть противник мнимый» (Поршнев Б. Ф. Контрсуггестия и история… С. 33). . Работы Поршнева можно рассматривать как одну из первых попыток антропологизации отечественной исторической науки. В одном из своих сочинений ученый писал: «Любая закономерность общественной жизни, любой акт, осуществляется через поведение людей». Порой Б. Ф. Поршнев даже критиковал основы основ исторического материализма с его экономической детерминированностью исторических явлений. Он утверждал: «Величайшая порочность экономического материализма состоит в претензии описать человеческую историю без всего субъективного. Между тем открытие марксизмом объективного требует не отбрасывать, а объяснять субъективное» [73] Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1968. С. 8. Об этой же наступательной позиции автора свидетельствует и другой не менее примечательный пассаж: «Историки сильно отстают в изучении психологической стороны субъективных аспектов описываемых ими массовых явлений. Лишь безнадежные «экономические материалисты» могут думать, что заполнение этого пробела привело бы к психологизации истории (там же. C. 211). . Это были слова достаточно смелые для своего времени, но все же автор вынужден был сгладить противоречие, возникшее между своими идеями и одной из догм советского мировоззрения. С этой целью Б. Ф. Поршнев стал разделять человеческие общности на менее и более устойчивые. Для первых (например, классов), по мнению историка, характерна социально-экономическая основа, для вторых (социальные группы) — социально-психологическая. Эта типология послужила для Б. Ф. Поршнева и основой для классификации социально-психологических явлений, которые он также разделял на две группы. В первую из них он включал явления, связанные с традицией и характерные для отдельных классов, называя их понятием «психологический склад», во вторую — более изменчивые психологические явления, присущие «менее укорененным общностям» («настроения»). Также Б. Ф. Поршнев активно призывал историков к использованию лингвистических методов исследования, однако не переоценивал их как инструмент познания социально-психологических явлений [74] По-видимому, Б. Ф. Поршнев был одним из первых отечественных ученых, который ссылался на работы так популярного ныне М. Фуко. Считая его выдающимся ученым, он, однако, не переоценивал значения идей французского философа. . Напротив, он даже скорее противопоставлял появляющимся тогда на Западе постструктуралистским теориям достижения нейрофизиологии, указывая на возможность внеречевых влияний на психику человека [75] Поршнев Б. Ф. Конрсуггестия и история… // История и психология. М., 1971. С. 7–35. . В целом идеи Б. Ф. Поршнева оказали значимое влияние на развитие советской исторической науки и социальных дисциплин.