Б Пилат - Две тайны Христа. Издание второе, переработанное и дополненное

Новообращенные, не чувствуя за собой традиций патриархальной иудейской семьи, не могли впитать очаровательный дух субботних посиделок или традиционных встреч с друзьями, ждали чего-то большего. Часть иудеев, главным образом обездоленные жители Иудеи, также желала чего-то; что именно, она сформулировать не могла, но чего-то очень хотела. Этим подсознательным желаниям нашлось определение — Мессия.

Римляне не покушались на религиозные обычаи иудеев, как и других покоренных народов, это было не в их правилах, но под могучим влиянием Рима в очень короткий период времени (за годы жизни Ирода Великого) Иудея из патриархальной общины людей, вопреки традициям и желанию большей части населения, начала трансформироваться в одну из самых светских провинций империи. Динамизм народа оказал ему плохую услугу. Если б эта трансформация проходила в течение более длительного времени, все было б не так болезненно. Были еще события, которые сфокусировались на этом небольшом географическом пространстве и в очень коротком временном интервале. Бог в своем единственном явлении много, очень много веков назад дал иудеям Слово и основы Закона. Но, во-первых, это было очень давно, а во-вторых, этого было мало. Невозможно представить, чтобы гордый, суровый и указующий еврейский Бог снизошел до воплощения в человеческий облик. Греческий бог не самого высокого ранга, к примеру Гермес, вполне мог посидеть под деревом со смертными и выпить с ними кувшин вина, но это было преходяще, как приезд аристократа в деревню. Бог же иудеев не был одним из них, никогда он не делил с ними их радости и печали. И эта потребность в Разделяющем и Утоляющем остро ощущалась в Иудее.

В Боге нуждались все: греки, прозелиты, иудеи, самаритяне, сирийцы — десятки народов, населяющих Иудею и другие провинции. И вот наконец он пришел. Настало время новых истин. И эти истины выкристаллизовывались во время бесед, встреч, путешествий Учителя.

Спаситель пришел. Он принес в мир Слово, это было несколько иное Слово, чем то, которое Бог поведал Моисею, но одно Слово не противоречило другому Слову. Помимо Слова он принес с собой факт своего существования в телесной оболочке, и в этот период он в полной мере Разделял и Утолял. Его приход расколол Иудею на части.

Соотношение этих частей было далеко не равномерным. И вряд ли оно существенно менялось до падения Иудеи. Петр не добился существенного увеличения численности Иудейской общины. Можно приводить десятки соображений типа того, что у него не было внутренней горячности и убежденности Павла, и т. п. Не суть важно. Основная причина — он и его община находились в цитадели иудаизма. Первоначально христианская секта в глазах Синедриона вряд ли существенно отличалась от общины терапевтов (ессеев). Они были примерно равны числом, а их догматы имели некоторое созвучие. Да и мало ли вообще в Иудее было сект, партий, движений, общин, отстаивающих те или иные взгляды. Великое множество. Обыватель привык к этому. Традиции, службы, общение — весь уклад жизни твердил об одном: да, мы такие, какие есть, мы богоизбранный народ.

Кое-кто из руководителей общин попал в историю, кое-кто нет. Флавий сохранил для нас имена некоторых из них, в основном в связи с событиями Иудейской войны, непосредственным участником которой он был. Другие нам просто неизвестны.

Вот версия А. Меня, в подтверждение которой он цитирует возможный первоначальный текст Флавия, ссылаясь на текст книги египетского историка Агания в трактовке израильского исследователя Ш. Пикеса: «В то время жил мудрый человек, которого звали Иисусом. Образ жизни его был достойным, и он славился своей добродетелью. И многие люди из иудеев и других народов стали его учениками. Пилат приговорил их к распятию и смерти. Но те, кто стали его учениками, не отреклись от его учения. Они сообщили, что он явился им через три дня после распятия и что он был живым. Полагают, что он был Мессией, относительно которого пророки предсказывали чудеса».

Во всяком случае, этот текст правдоподобен, и Флавий, бесспорно, писал нечто о Христе, иначе об этом бы не упоминал Ориген. Впрочем, сам текст мог быть и иным. Филон к тому времени был занят завершением своих философских концепций, борьбой с Апионом и т. д. Знал ли он о существовании Христа? Скорее всего — да. Но он мог расценить его группу как одну из многих новоявленных общин. А может быть, наоборот, почувствовал в новых идеях нечто существенно противоречащее его Логосу (Богу) и не захотел об этом писать.

Обратимся к греческому писателю-сатирику Лукиану, жившему около 120–190 гг. Свидетельство Лукиана вдвойне ценно для нас. Во-первых, он по происхождению сириец, т. е. человек, не обремененный греко-римским предубеждением к христианству; во-вторых, он светский ироничный писатель, осмеивающий и критикующий все подряд.

В диалоге «Друг отечества» он упоминает о троичности общества, об обновлении водой, т. е. о крещении, о галилейском Учителе и т. д. Другое произведение — «О смерти Перегрина» (13): «И как ни странно, пришли посланники даже от малоазиатских городов, по поручению христианских общин, чтобы помочь Перегрину: замолвить за него словечко на суде и утешить его. Христиане проявляют быстроту действий, когда случается происшествие, касающееся всей общины, и прямо-таки ничего не жалеют. Поэтому к Перегрину от них поступали значительные денежные средства, так что заключение в тюрьме само по себе превратилось для него в хороший источник доходов. Ведь эти несчастные уверили себя в том, что они станут бессмертными и будут жить вечно; вследствие этого христиане признают смерть, многие даже ищут ее сами. Кроме того, первый их законодатель вселил в них убеждение, что они братья друг другу, после того как отрекутся от эллинских богов и станут поклоняться своему распятому софисту и жить по его законам. Поэтому, приняв без достаточных оснований это учение, они в равной мере презирают всякое имущество и считают его общим. И вот, когда к ним приходит обманщик, мастер своего дела, умеющий использовать обстоятельства, он скоро делается весьма богатым, издеваясь над простаками».

В другом его рассказе Ион, знаток трудов Платона, говорит следующее: «Все знают сирийца из Палестины, мудреца, изощренного в таких делах, который принимает множество больных, страдающих при лунном свете падучей, закатывающих глаза и исходящих пеной; он ставит их на ноги и отпускает от себя здравыми, избавляя от болезней за крупное вознаграждение. Когда он подходит к лежащему и спрашивает его, откуда в тело вошли болезни, сам больной молчит, а злой дух — по-гречески, или по-варварски, или иначе, смотря по тому, откуда он происходит, — отвечает ему, как и откуда вошел он в человека. Сириец изгоняет духа, приводя его к клятве, причем прибегает к угрозам, если тот не соглашается. Я видел сам, как злой дух выходил из человека, похожий на черный дым» (Лукиан. Любитель лжи, 16).