Джон Робертс - Мировая история

Главную роль в этом процессе сторонние наблюдатели отводили Дэн Сяопину, но он смог организовать коллегиальное руководство партией и, соответственно, своей страной. Достойное внимание он с соратниками уделял предприимчивости на местах и в общине, а также корыстолюбивым побуждениям. Поощрялись коммерческие связи китайцев с некоммунистическими странами. Притом что новый курс КПК формулировался все еще на подходящем случаю марксистском языке, в результате получилась реформа китайского народного хозяйства на фундаменте рыночных принципов. Причем никаких признаков ослабления желания сохранить мощь режима не наблюдалось. Правители Китая уверенно держали свой народ под контролем и принимали необходимые меры, чтобы так было и в дальнейшем. Им помогла незыблемость старинных китайских традиций образа жизни, чувство облегчения у народа в связи с тем, что культурная революция осталась позади, преклонение (искреннее, насколько оно могло быть) перед революцией за ее блага и политикой (вопреки тому марксизму, что исповедовался Москвой до 1990 года), согласно которой материальное вознаграждение земледельцу должно поступить через существующую систему. Через нее наращивалась покупательная способность деревенского населения и достигалось согласие в сельской местности. Руководство КНР совершило крутой поворот, лишив былой власти сельские коммуны, которые во многих местах практически прекратили отвечать потребностям народа, и к 1985 году семейное хозяйство вернулось как доминирующая форма аграрного производства практически на всей территории Поднебесной.

На месте промышленных коммун и «бригад» эпохи «большого скачка» появились деревенские промышленные и коммерческие предприятия. С середины 1980-х годов половина сельского дохода поступала от тружеников, занятых в промышленности. На территории КНР открыли несколько специальных экономических зон (в виде анклавов, где иностранцы могли вкладывать капитал и извлекать выгоду за счет скромной стоимости китайской рабочей силы), и располагались они главным образом в районах, где иностранные концессии существовали еще до 1940-х годов. К концу десятилетия появились крупнейшие частные китайские компании, многие из которых выросли из когда-то коллективных предприятий в южных провинциях или из совместных с иностранцами предприятий. Активизировалось градостроительство, стремительно увеличивался объем экспорта; впервые с 1930-х годов Китай снова играл важную роль в мировой экономике.

Новая политика, однако, не обошлась без издержек. Рост городских рынков поощрял фермеров и давал им прибыль для самофинансирования, но городские жители стали ощущать на себе трудности от роста цен. Десятилетие шло своим чередом, подкидывая китайским властям новые внутренние сложности. Внешний долг резко увеличился, а годовой уровень инфляции к концу десятилетия приближался к 30 процентам. Нарастало возмущение из-за случаев открытой продажности кадровых работников, и к тому же стало широко известно о расколе в руководстве страны (об этом народ узнал после смерти или отстранения от власти по болезни старцев, сохранявших контроль над КПК). Начали делать успехи те, кто свято верил в необходимость омоложения политического руководства, и по всем признакам они обхаживали Дэн Сяопина ради его благосклонности к себе. Все-таки западные наблюдатели и даже кое-кто из китайцев слишком увлеклись политикой экономической либерализации, поэтому у них возникли не соответствовавшие действительности и чересчур оптимистичные представления о политических послаблениях. Иллюзии на этот счет подпитывались захватывающими дух переменами в Восточной Европе. Но все иллюзии вполне предсказуемо разрушились.

В начале 1989 года городские жители Китая почувствовали на себе одновременно бремя острой инфляции и мер программы жесткой экономии, введенных ради обуздания той же инфляции. Сложившаяся тогда ситуация послужила предпосылкой к новой волне требований, выдвигавшихся студенческими активистами. Вдохновляемые сочувствующими либерализации представителями правящей олигархии, они потребовали у руководства коммунистической партии и правительства открыть диалог с недавно сформированным неформальным студенческим союзом по поводу злоупотреблений и реформы. Появились плакаты, с которыми участники митингов начали призывать руководство страны к расширению «демократии». Все эти действия вызвали у руководства режима большую тревогу, заставили его отказаться от признания союза студентов, который на самом деле грозил стать предвестником возобновления движения хунвейбинов. С приближением 70-й годовщины Движения 4 мая активисты студенческих манифестаций решили почтить ее приданием широкого патриотического звучания своей кампании. Они не смогли заручиться значительной поддержкой в сельской местности, хотя во многих городах прошли демонстрации сочувствующих им работников сферы услуг, зато, вдохновленные явным доброжелательным отношением к ним со стороны генерального секретаря ЦК КПК Чжао Цзыяна, они в Пекине начали массовую голодовку, получившую живой отклик со стороны простого народа. Голодовку объявили незадолго до приезда Горбачева в китайскую столицу с государственным визитом; его появление там вместо очередного подтверждения укрепления международного положения КНР послужило всего лишь напоминанием народу о том, что происходило в СССР вследствие политики либерализации. И это напоминание сыграло двоякую роль: ободряющую потенциальных реформаторов и пугающую консерваторов.

К тому времени высшее руководство страны, и Дэн Сяопин в их числе, были в тревоге. Перед ними маячил призрак крупных беспорядков;

они сочли, что Китай находится на пороге радикального перелома. Кое-кто страшился повторения бесчинств времен «культурной революции», если события вдруг выйдут из-под контроля. Военное положение пришлось объявить уже 20 мая 1989 года. В какой-то момент появилось предчувствие, будто подвергшееся расколу правительство не в состоянии проявить свою волю, но в скором времени военные подтвердили свою преданность режиму. При проведении репрессий две недели спустя рассчитывать на жалость не приходилось. Студенческие вожаки сосредоточили усилия на укреплении своего лагеря, развернутого на площади Тяньаньмэнь в Пекине, где за 40 лет до тех дней Мао Цзэдун провозгласил образование Китайской Народной Республики. К студентам присоединились другие инакомыслящие. Со стены старинного Запретного города Мао Цзэдун с огромного портрета взирал на символ участников протеста в виде фигуры «богини демократии», нарочито внешне напоминавшей статую Свободы в Нью-Йорке.