Джон Робертс - Мировая история

Опять же, как бы ни относиться к неоднозначному восхвалению и порицанию государства как политического атрибута или идеи национализма, мировые политические воззрения по большей части сформированы вокруг изначально европейских концепций, пусть даже с оговорками и наведением тумана на практике, точно так же, как интеллектуальная жизнь в мире все больше вращается вокруг науки, зародившейся в Европе. Никто не станет отрицать, как мы видели это прежде в истории, что культурные заимствования происходят непредсказуемыми путями и чреваты поразительными последствиями. Перенимаемые у народов, изначально их сотворивших, такого рода понятия, как «государство» или «право человека на самоутверждение», произвели эффект, далеко выходящий за пределы намерений, предусматривавшихся теми, кто первыми сознательно поощрял одобрение принципов, по их представлениям лежащих в основе их собственного успеха. С внедрением новых машин, прокладкой шоссейных и железных дорог, освоением месторождений полезных ископаемых, открытием банков и газет общественная жизнь менялась таким образом, которого никто не мог пожелать или предвидеть, а также совсем не теми путями, которые для нее предусматривались. Телевидение теперь служит продолжению когда-то начатого процесса, оказавшегося необратимым. Некогда приемлемые методы и цели получили распространение, и затем началась не поддающаяся контролю эволюция.

Совсем не сложно себе представить, что идеи и технические приемы, изобретенные главным образом европейцами, обретут свою будущую глобальную форму в руках и умах народов, принадлежащих к иной культуре. На самом деле львиная доля информации, которой мы в настоящее время располагаем, служит указанием на такую вероятность, по крайней мере в некоторых областях человеческой деятельности. Большое дело последних 50 лет, как нам представляется, заключается в поступательном смещении богатства и влияния из Западного полушария в Восточное, ускоренном очередным экономическим кризисом. Ничего нового в истории человечества такое смещение не представляет. Во многих отношениях мы являемся свидетелями возвращения к ситуации, существовавшей до XIX века, когда Азия была безусловно самым плодотворным континентом на планете, хотя не всегда при этом самым передовым с точки зрения технического оснащения. И конечно же речь не идет о том, что Европа и различные ее порождения выпадут из контекста истории по мере ее развития. Однако пора бы уже готовиться к тому, что важными столицами будущей глобальной цивилизации станут Пекин и Дели, потеснив Вашингтон, Париж и Лондон.

Такие изменения должны потребовать ответы на все вопросы, касающиеся того, как человечество справится с ними. Притом что человечество продолжает определять контуры всех исторических изменений, оно не сможет контролировать их так же долго, как ему это удавалось в далеком прошлом. Даже в ходе самых жестко контролируемых опытов модернизации время от времени могут прорываться новые и никем не ожиданные потребности и направления деятельности человечества. Беда в том, что успех модернизации, кажется, поставил перед человечеством цели, материально и психологически недостижимые, зато бесконечно умножающиеся и невыполнимые как таковые.

К подобной перспективе стоило бы отнестись со всей серьезностью, пусть даже историку не к лицу заниматься пророчествами, замаскированными под экстраполяцию. Предположения тем не менее вполне допустимы, если с их помощью проливается свет на важность имеющихся фактов или они служат педагогическим целям. Возможно, что ископаемое топливо иссякнет точно так же, как исчезли крупные доисторические млекопитающие, изведенные древними человекообразными охотниками, но возможно, что и не иссякнет. Историку положено иметь дело с прошлым. Только о нем ему и следует говорить. Когда речь заходит о нашем недалеком прошлом, нам следует попытаться отыскать в нем последовательность или непоследовательность, непрерывность или конечность того, что происходило раньше, и честно признать трудности, возникшие из-за окружающей нас, в новейшей истории в частности, массы фактов. Путаница как таковая, которую они создают, позволяет предположить наступление намного более революционного периода, чем все те, что нам случилось пережить, и все сказанное до сих пор о продолжающемся ускорении изменений служит тому подтверждением. Впрочем, не стоит отрицать, что грядущие мощные, сметающие все на своем пути перемены появляются из прошлого путем не вполне объяснимым и по большому счету непонятным.

Осознание таких проблем представляется одной из причин того, почему теперь мы находим гораздо меньше, чем в старину, надежных способов взглянуть на наш мир. На протяжении многих веков китайцы могли спокойно думать о мироустройстве, видя его центр во вселенской монархии с императором, облеченным мандатом небес, в Пекине. Многие мусульмане не находили, а некоторые из них все еще не находят особого места в своих воззрениях для абстрактной идеи государства; кое для кого из них гораздо большее значение имеет разделение людей на верующих и неверующих. Многие миллионы африканцев долгое время вполне благополучно обходились без какой-либо концепции науки. Между тем те, кто жил в «западных» странах, могли в своем представлении точно разделить мир на «цивилизованный» и «нецивилизованный» так же, как англичане на площадке для крикета когда-то отличали «джентльменов» от «игроков».

Отсутствие столь острых различий подтверждает то, что мы наконец-то построили «единый мир». Китайский интеллектуал теперь говорит на языке либерализма или марксизма. В Джидде и Тегеране вдумчивым мусульманам не приходится выбирать между притягательностью религии и потребностью в минимальном интеллектуальном знакомстве с опасными искушениями враждебного исламу модернизма. Индия иногда выглядит непоследовательно разорванной между ценностями светской демократии, предусмотренной ее лидерами в 1947 году, и традициями прошлого. Но от прошлого и все мы отказаться не можем во благо или на беду. Приходится признать, что история до сих пор притупляет наше видение настоящего, и вряд ли мы когда-либо от этого избавимся.

Перевод Л.Е. Черкасского.