Владимир Лещенко - Ветвящееся время. История, которой не было

На прирейнской равнине монголы встречают соединенное войско крестоносцев – французов, англичан и немцев из западных земель, предводительствуемое королем Людовиком IХ, героем крестовых походов. Людовик (в будущем – Святой), безоговорочно верит в победу и божью помощь. Но его надеждам – увы – не суждено сбыться, и крестоносцев ожидает та же судьба, что армии Генриха Силезского и Белы IV. Несмотря на отчаянную храбрость христиан, подогреваемой ненавистью к язычникам, осмелившимся осквернить святыни и умертвить папу, победа достается монголам. Беспроигрышная тактика – не вступая в непосредственную схватку, засыпать врага меткими стрелами, как всегда, приносит свои плоды.

И, вполне возможно, государя Франции и других знатнейших вельмож Западной Европы ждала бы точно такая же мучительная и позорная смерть, что двадцатью годами ранее постигла русских князей после битвы на Калке. [47]

После поражения франко-германских крестоносцев в Европе уже не остается серьезных сил, способных хоть как-то противостоять монголам.

К поздней осени 1242 года конница Батыя выходит к берегам Атлантического океана – того самого «Последнего моря» монгольских легенд, о котором грезил уже давно покойный Тэмуджин, может быть, еще в бытность вождем крошечной шайки степных разбойников.

В эти же месяцы монголы пройдя через Шлезвиг и Гольштейн, опустошая материковую Данию.

Среди европейских владык находятся такие, что стремясь сохранить власть и жизнь, отправляют посольства к победителям-язычникам, шлют изъявления покорности и дань. Но это опять таки помогает далеко не всегда.

…Стремясь окончательно подавить волю европейцев к сопротивлению, монголы выжигают поля и убивают скот, обрекая жителей целых стран на голод (почти так же так же действовали они в Китае и Хорезме, разрушая ирригационные сооружения). Десятки и десятки тысяч деревень превращаются в пепелища. Стены европейских городов и замков взрывают пороховыми минами. При осадах нередко применяется сваренная из человеческого жира огнесмесь (существование которой, наряду с существованием самих монголов, вслед за Фоменко отрицает А. Бушков).

Там же, где не хватает ни пороха, ни китайских мастеров осадных машин, просто сгоняют окрестных жителей заваливать рвы и сбивать лестницы, а потом, наспех вооружив, гонят несчастных на приступ, ставя между неизбежной смертью сзади и возможной – спереди (именно так был взят, в свое время, Пекин) [48](76,235)

Баронессы, графини, герцогини, принцессы и королевы становятся наложницами ханов, темников, нойонов, а то и простых сотников. Вчерашние аббаты, епископы, бургомистры и университетские профессора из Сорбонны и Болоньи, наравне со вчерашними сервами и поденщиками пасут баранов в донских и заднепровских степях, или надрываются под кнутом на строительстве очередной монгольской столицы где-нибудь на Дунае а, может быть, на Адриатике или в венгерских степях.

Монголы, пройдя по следам Хайду, опустошают побережье Балтики, разграбив и предав огню города и земли Ганзейского союза. Одновременно, их тумены свирепствуют на крайнем юге Европы – в Болгарии, Македонии, Греции, Латинской Империи.

Однако, полностью покорить Европу, тем более с налета, не просто даже для мировой империи Чингизидов.

Уже и после разгрома основных сил христиан, война растягивается на несколько лет. Стойко обороняются города и земли северной Франции и Фландрии, заставляя захватчиков все дороже платить за победы.

Иным даже удается отразить врага, по примеру Смоленска и Каменца. Укрепившиеся в островной Дании – на Зеландии и прилегающих островках датчане, и защищенные морем скандинавы раз за разом отбивают попытки покорить их. Неудачей – на первых порах по крайней мере, заканчиваются попытки высадить десант в Англии. Раз за разом восстает выжженная казалось дотла, но по прежнему отчаянная и непокорная Польша.

Собственно монгольских воинов в Европе становится все меньше. На смену им присылают подневольные контингенты из Хорезма, Джунгарии и тангутского Си-Ся. Мобилизуют людей на и без того разоренной Руси – не одна мать и жена оплакали бы своих любимых, павших за ненавистных ханов где-нибудь во французских или немецких землях. Пригоняют на убой отряды из подвластного монголам Закавказья, и грузинские и армянские юноши умирают на стенах Парижа, Утрехта и Гамбурга. Формируются целые тумены из венгерских табунщиков и пастухов – последние, по старой памяти, наводят особенный ужас на европейцев. Сербы, кроаты, валахи и болгары сражаются на равнинах Нормандии и Рейнланда, а генуэзская пехота высаживается в Англии.

…Проходит четыре-шесть лет после начала вторжения, и вот большая часть Западной Европы оказывается под остроносым монгольским сапогом. Между Атлантическим и Тихим океаном остается только один самодержавным владыка – каракорумский великий хан.

Словно огненная буря промчалась от Карпат и Дуная до Нормандии и Аквитании, истребив все, что можно.

«Батый, как лютый зверь пожирал целые области, терзая когтями остатки. Храбрейшие князья… пали в битвах; другие скитались в землях чуждых; искали заступничества но не находили; славились прежде богатством, да всего лишились. Матери плакали о детях, пред их глазами растоптанных конями татарскими, а девы о своей невинности: сколь многие из них, желая спасти оную, бросались на острый нож и в глубокие реки! Жены знатные, не знавшие трудов, всегда украшенные золотыми монистами и одеждами шелковыми, всегда окруженные толпою слуг, сделались рабами варваров, носили воду для их жен, мололи жерновом и белые руки свои опаляли над очагом, готовя пищу неверным… Живые завидовали спокойствию мертвых»(116,279). Эти слова из русской летописи, упомянутые у Карамзина, автор привел здесь, поскольку они дословно соответствуют тем, что в данной вероятностной реальности легли бы на пергаментные страницы монастырских хроник где-нибудь в относительно безопасных Женеве, Инсбруке, или Стокгольме.

Впрочем, вполне возможно, на ум им приходили бы слова других летописей, относившихся ко временам тех бедствий, которые постигли Римскую империю в V веке нашей эры в ходе варварского нашествия.

Скажем, вот отрывок из сочинения того времени, принадлежащего перу епископа Галльского Ориденция.

«…Смотри, сколь внезапно смерть осенила весь мир. С какой силой ужасы войны обрушились на народы… все оказалось под властью варваров.

Те, кто устоял перед силой, пали от голода. Несчастная мать мертвой распростерлась рядом с детьми и мужем. Господин вместе со своими рабами сам оказался в рабстве. Многие стали кормом для собак; другие сгорели в своих домах… В городах и деревнях, вдоль дорог и на перекрестках, здесь и там, – повсюду гибель, страдания, пожарища, руины и скорбь. Лишь дым остался от Галлии, сгоревшей во всеобщем пожаре…».(15,90) История, словно свершив некий круг, повторилась – все обстоит именно так, разве что вместо Галлии или Франции, можно смело вставить название любого из западноевропейских государств.