Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

Короче говоря, зрело, зрело и вызрело. 19 января 1902 года на равнине Маруа германские «охранные войска» сошлись лицом к лицу с главными силами кандидата в новые Махди. Конные копьеносцы фульбе, - по общему мнению путешественников, лучшая тяжелая кавалерия Черной Африки, не считая суданских баггара, - и пехота со щитами и топорами против шести орудий и четырех пулеметов, не говоря уж о лучших в мире немецких винтовках. В исходе сражения мог сомневаться разве что Зубеир, а капитан Андреас Доминик и лейтенант Курт фон Бюлов не сомневались настолько, что реляцию о победе отправили еще вечером предыдущего дня.

И угадали. Фульбе, правда, не побежали, - психология такого не позволяла, - а отступили в каком-то порядке, но, потеряв около 500 бойцов убитыми, армия перестала существовать. Раненых, - около трех сотен, - по приказу капитана Доминика добили. «Мятежную» область Маруа отдали на разграбление «охранникам» и они очистили ее до последней нитки в последней хижине. А вскоре к немцам поехали уцелевшие в битве витязи саванн, выражая сожаление и готовность присягнуть «эмиру-умара Вилиму». Сам Зубеир с немногими ламидами, сохранившими верность ему и Аллаху и толпой «черни» ушел в горы Мандара, какое-то время партизанил , а в 1903-м погиб, а преданных ему людей, взятых в плен, поголовно, не глядя на сословную принадлежность, перевешали.

И пришло время махди. Они возникли как бы сами по себе, всюду. Как в британском Сатиру, почти без участия знати. Посланцами Аллаха (или, как вариант, «скрывшегося» Зубеира) объявляли себя все, кому не страшно: и местные малламы, и суданские «дервиши», и простолюдины, «удостоенные встречи с Пророком». В июне 1907 несколько сотен всадников и примерно три тысячи «нгундум-нгундум», пеших меченосцев, атаковали колонну капитана Циммермана около городка Малампетелле, - и над атакующими «реяло знамя с вытканными изречениями из Корана». Как выяснилось позже, некий махди Альхаджи призвал фульбе изгнать «свиноедов», свергнуть «продажную девку, нового ламида Маруа» и создать исламское государство. Идею приняли на ура: «фанатики устремились к передовым цепям наших стрелков с криками: „Уничтожим белых; у них мало солдат и они не знают дорог", уверенные, что заклинания дервиша уберегут их от пуль».

Естественно, заклинания никого от пуль не уберегли, многие погибли, пленных, в том числе, махди, расстреляли, но спустя несколько дней объявился новый махди, Малам Вадай, утверждавший, что Альхаджи погиб потому, что был самозванцем, а вот он – настоящий и он всех победит. Судя по тому, что к нему сразу же сбежалось до восьми тысяч энтузиастов, харизма у деда была дай Аллах каждому, и тем не менее, в первом же сражении Малам Вадаю, несмотря на то, что «Они были хорошо организованы, разбиты на мелкие подразделенияи стремились вступить с противником в рукопашную, что очень затруднило победу германских войск», не свезло.

Сам махди погиб, а еще несколько безымянных махди, в ближайшие пару лет пытавшиеся всколыхнуть массы, уже ничего не добились: самых ретивых муджахедов уже не было в живых, народ же попроще решил, что лучше все-таки помучиться. С этого момента северный Камерун стал немецким не только формально, но и фактически, и это совсем не понравилось Парижу, зато марабуты и дервиши стали тихими-тихими, а в Лондоне с удовлетворением отметили, что с джихадом в саваннах, как минимум, на век покончено и их владениям больше ничего не угрожает.

Ну что ж, давайте, благословясь, о Либерии. То есть, не совсем о Либерии, - если только о ней, то писать, положа руку на сердце, почти нечего, - а о свободе, без которой человек, как известно, как птица без крыльев. А с которой, соответственно, тоже как птица, но с крыльями...

Тот факт, что живыми людьми торговать нехорошо, Великобритания, как известно, осознала раньше всех, но не раньше, чем рабство перестало экономически оправдывать себя. Зато когда осознала, взялась исправлять положение жестко, вешая на реях вчерашних желанных партнеров, решивших продолжать бизнес вопреки воле правительства Его Величества и интересам Сити. Изъятый товар, однако, надо было куда-то девать, его, как правило, выпускали на ближайшем берегу Африки, наивно полагая, что черный черного всегда поймет. Однако места выгрузки, как правило, не совпадали с местами загрузки, а племен на Черном Континенте много, причем «черным товаром» тогда приторговывали многие, - и в итоге, освобожденные вновь попадали в кандалы, если не на вертел.

А еще круче было с теми, кого доставляли Англию. В 1772-м все королевство потрясло «дело Джеймса Сомерсета», чернокожего невольника из Виргинии. Парень прибыл в метрополию с хозяином, сбежал, но, - на Кентщине негры тогда не водились, - был пойман и должен был в наказание быть перепродан на Ямайку. А высшее общество, к тому времени уже проникшееся вошедшим в моду гуманизмом, встало на дыбы. Дело дошло до суда, и его честь, в ужасе от политического значения своего приговора, каким бы он ни был, прошел между капельками: основываясь на законе 1702 года, постановил, что в Вест-Индии рабы, конечно, есть, а на английской земле рабов нет. Так что м-р Сомерсет ни на какую Ямайку не поедет, а выслать его нельзя, ибо, согласно еще одному закону, тоже 1702 года, никто не мог быть выдворен из Англии, если не совершил преступления и не осужден судом.

В итоге, к последней четверти века по туманному Альбиону бродили 14-15 тысяч абсолютно свободных чернокожих, представленных самим себе. Ни к какому полезному труду приставить их было невозможно, они бродяжничали, попрошайничали, кое-кто ударился в криминал и попал на виселицу, и все это работало на пользу сторонникам рабства, с удовольствием указывавшим пальцем на «социальную угрозу», связанную с освобождением «природных рабов». Нужно было искать какой-то выход, и дело взяли в свои руки добрые самаритяне. Поначалу бедолагам обустраивали ночлежки, обучали языку и начаткам ремесел, но этого было явно мало, и некий Гренвилл Шарп, эсквайр и, судя по всему, очень хороший человек, начал искать варианты реальной помощи, создав, в конце концов, «Комитет освобождения несчастных чернокожих».

Задумка филантропов заключалась в том, что здорово было бы создать в Африке особую «землю свободы», где освобожденные рабы могли бы жить безопасно, - естественно, под опекой матушки-Англии. Идея встретила понимание, нужные деньги собрали по подписке, а чего не хватало, добавило Адмиралтейство, - но с условием: искать счастья для негров не где угодно, а в районе полуострова Сьерра-Леоне (запад Африки), где, по мнению правительства, в не очень отдаленном будущем Royal Navy не помешает база. Филантропы, ясен пень, радостно сказали yes, солидный промышленник Генри Торнтон, кузен м-ра Шарпа, основал «Компанию Сьерра-Леоне», в уставе которой, помимо «расширения торговли с Западной Африкой», было записано и «содействие в репатриации бедным черным людям» с целью «нести учение Христово в дикие края», - и…