Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

Ложка оказалась очень к обеду. 12 сентября советники городского кабильдо потребовали от старика де Торо Самбрана созыва «открытого кабильдо», то есть, народного вече, чтобы расставить точки над i , а через шесть дней «весь Сантьяго», - чиновники, духовенство, военные, «патриции» и торговцы (450 человек, среди них 14 испанцев), - собрались решать основной вопрос.

Естественно, орали. Лично граф де Конкиста считал, что менять ничего не надо, но его зашикали. «Отцам города» нравилась идея автономного королевства под властью любимого монарха. А несколько особо продвинутых делегатов заикнулись и о независимости, но их было очень мало, - спор, по сути, шел между «стародумами» и «автономистами», причем многие «автономисты», сами боясь своей смелости, готовы были уступить. И все же самые решительные крикуны перекричали: когда под крики Queremos la junta! («Хотим хунту!») посчитали поднятые руки, старик положил «жезл власти» на стол и, заявив: «Вот вам власть, распоряжайтесь ею, как хотите!», пошел к выходу.

Уйти, правда, не дали. Задержали с поклонами, с улыбками, и выбрали главой «правительственного совета с полной властью в Чилийском королевстве до восстановления в правах нашего короля», и естественно, после такого жеста королевская аудиенсия заявила о подчинении хунте, а 20 сентября приняла участие в церемонии приведения к присяге военных и ополчения. Однако надежды на умеренность не оправдались. Реальную власть перехватили крайние любители свободы, уже не считавшие нужным молчать, в первую очередь, Хуан Мартинес де Росас, ставший «душой хунты», а при нем, скромно держась в стороне, «уполномоченный по делам милиции», - Бернардо O’Хиггинс, несколько лет сидевший в имении и в городе практически не появлявшийся.

И засучили рукава. Переформировали ополчение в регулярные части, назначив командирами своих людей, установили контакт с бушующим Байресом, и даже приняли решение о свободе торговли, открыв все порты для «всех, кто приплывет с миром, желая взаимовыгодно торговать». Тем самым убедив сотрудничать даже оппонентов, потому что самые заядлые «автономисты» и самые оголтелые «лоялисты» прекращали спорить, когда речь шла о разрыве отношений с докучливым и обременительным опекуном из Лимы.

Однако лебедя, рака и щуку в одну телегу не впрячь. В феврале 1811 года скончался старый граф Матео, его заместитель, видя, что превратился в куклу, ушел из политики, и полное сосредоточение власти в руках «крайних» вызвало реакцию «умеренных». Хунта стала неработоспособна, после чего сошлись на том, что необходимо избрать Национальный конгресс, чтобы сам народ (в смысле, «весь народ», куда плебс по умолчанию не входил) принял решение о своем и «королевства Чили» будущем. Определили и дату начала выборов, - 1 марта, - и дату выборов в Сантьяго: 1 апреля, и началось.

Об агитации говорить нечего, кроме того, что была она шумна, весьма напыщена и сопровождалась эксцессами, - но это и так понятно. Равным образом, надеюсь, понятно и беспокойство наблюдавшего за всем этим кабильдо, члены которого понимали, куда начинает дуть ветер. Да и не только они: понимали и военные-испанцы, и немногочисленные, но влиятельные «лоялисты», а понимая, решили принять превентивные меры, пока дело не зашло слишком далеко.

А сказано – сделано. 1 апреля, за час до начала голосования в столице, полковник Томас Фигероа вывел на улицу 200 солдат, - «Да здравствует король! Смерть хунте!», - а полковник Диего Рейна, член хунты и начальник столичной артиллерии, поддержал его, выкатив несколько пушек. Мятеж, однако, не кончился удачей. Основная часть гарнизона подчинилась командиру, хоть и испанцу, но «крайнему», вмешавшемуся немедленно.

В конечном итоге, после пары часов перестрелки путч захлебнулся, сеньора Фигероа и сеньора Рейна, формально судив, поставили к стенке, а Мартинес де Росас, руководивший подавлением, объединил хунту с кабильдо в Исполнительную директорию, которая распустила королевскую аудиенсию как «ненужное излишество», провела выборы в Сантьяго и правила страной три месяца, до созыва сессии Конгресса.

4 июля 1811 года Конгресс начал работу, но не в том составе, на который надеялись «крайние». Им досталось всего 12 мест из 42 (не прошел даже Мартинес де Росас, который, сдав полномочия, вернулся к себе в Консепсьон). По сути, формальная оппозиция, ни на что не влияющая, а Конгресс 10 августа избрал новую хунту из трех человек, умеренных и благонадежных настолько, насколько позволяли обстоятельства.

Правда, силовики, помня судьбу Фигероа и Рейна, предпочитали в политику не соваться, и тем не менее, тенденция «крайних» напрягала, ибо, поскольку в воздухе запахло реальной властью, на авансцену вышли силы, традиционно политикой надменно пренебрегавшие, да и в начале событий оставшиеся практически в стороне, потому что сразу не разобрались. Проще говоря, «Тридцать Две семьи» решили потребовали своего, а в и понимании это означало всё, и ни каплей меньше.

Впрочем, прошу прощения. Не совсем «Тридцать Две», - некоторые еще сомневались, думали, взвешивали, - но своего требовал клан Ларраин, так или иначе объединяющий девять майоратов, а это было крайне серьезно, тем более, что одним из представителей этого древнего, очень сильного клана был молодой офицер, пару месяцев назад вернувшийся из Европы и очень быстро ставший непререкаемым авторитетом среди военных, - и тут нам не обойтись без отступления, ненадолго перенесясь из Нового Света в Старый.

Скобка открывается. К этому времени «Большое американское общество» уже отладило механизмы и трудилось, не покладая рук. Одна за другой в Америку ушли две экспедиции, поднимать народ на революцию в Венесуэле, на родине полковника Миранды, которую он считал самой подготовленной для вспышки, - и обе, даром что были подготовлены отлично, провалились. Стало ясно, что наскоком не взять, необходима тонкая, кропотливая работа. Вот примерно в 1807-м внутри «Ложи джентльменов» и появилось нечто, поначалу именуемое просто «внутренним кабинетом», а года через три вышедшее на свет Божий как самостоятельная, ни от кого не зависящая «Ложа Лаутаро» с очень четкой и конкретной целью: свободу Америке руками американцев.

Ничего нового? Как сказать. И да, и нет, потому что новая структура, в принципе, принимая всех, кто достоин, гражданских брала только по рекомендации действительных членов, а действительными членами были только креолы, воевавшие в испанских войсках против французов. И не просто воевавшие, но проявившие талант, с наградами и ранениями, начавшие рядовыми волонтерами и в боях заработавшие большие эполеты.

Особое предпочтение, - после собеседований лично с Мирандой, у которого на такие нюансы был нюх, ибо и сам в молодости был таким, - максимально радикальным и отличавшимся идеализмом, но при этом высоко себя ценящим. С каждым, кто отвечал этим критериям, полковник работал индивидуально, создав в итоге своего рода созвездие талантов, - в основном, как и «джентльмены», уроженцев Ла-Платы (Хосе Сан-Мартин, Карлос де Альвеара, еще сколько-то) и Венесуэлы, чилийцев же было немного. Собственно, всего один.