Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

Так что, как когда-то в Париже внезапно объявились «Аристиды» и «Анаксагоры», в Сантьяго возникли собственные «Бриссо», «Вернио», «Сен-Жюст» и даже «Марат», стайками ходившие за Бильбао и Аркосом, быстро ставшими кумирами и вожаками. Да и как могли не стать, если, кроме полного понимания, куда идти, еще и «одевались во фраки с золочеными пуговицами, сшитые по моде "а ля Робеспьер"; носили низкие фетровые шляпы в стиле Демулена, белые узкие штаны, символ крайнего республиканизма. Длинные волосы покрывали их плечи в стиле романтизма»? Это убивало наповал.

Близкие друзья, ребята были, тем не менее, изрядно разные. Бильбао, уже тертый жизнью мечтатель, романтик и утопист, автор крамольной брошюры «Анализ прошлого и программа его разрушения», которую власти сожгли, но «Самиздат» вовсю тиражировал, мечтал о «Свободе в равенстве и равенстве в свободе», то есть, мире равных и свободных собственников, управляющих собой на основе «истинно христианского отношения друг к другу». Разумеется, путем революции, однако через «сознание людей и их совесть».

Аркос же шагал куда шире. На первый взгляд, обычный afrancesado, - «офранцуженный», - модник и бабник, обожавший эпатировать общество рассуждениями о «святой гильотине», в узком кругу он оказывался дельным молодым человеком. Считая делом своей жизни перелицевать Чили по канонам, завещанным великим Фурье, в его понимании, «величайшим колоссом XIX века», он, в отличие от автора «фаланстеров», был уверен, что одним лишь примером каши не сваришь. О нет, не сваришь!

«Нам нужна энергичная, мощная, быстрая революция, которая срубит под корень все беды, от которых происходит бедность, невежество, деградация населения… Только она может землю и скот у богатых и распределить их среди бедных, возместив, однако, собственникам стоимость того, что у них отняли… И долой центральную власть, вся власть общинам». То есть, в общем, чистой воды прудонизм, хотя о Прудоне отзывался свысока, типа, ну да, толковый мужик, - но не Фурье.

Этот тандем оказался именно тем, чего не хватало «рассерженной молодежи», и не только ей. Покрутившись какое-то время в «Клубе реформы», Аркос быстро пришел к выводу, что тамошнее «шумим, братец, шумим» абсолютно несерьезно и в марте 1850 года ушел, уведя группу самых яростных молодых штурманов будущих бурь, создав собственное Sociedad de la Igualdad («Общество равенства»), объявившее, что ему не по пути с либералами, вечными лузерами, которые постоянно проигрывают, потому что очень далеки от народа, а без народа, ради которого, в сущности, все, ничего не добьешься.

Размежевались, стало быть. И от слова тотчас перешли к делу, организовав «хождение в народ». Разумеется, не совсем уж в бедняцкие предместья, а в ремесленные кварталы, где обитал истинный, в его понимании, народ, «стоивший» 200, 300 или 400 песо в год, хотя, в принципе, примкнуть и участвовать не возбранялось никому. Даже оборванцев принимали дружески. Ибо, говорил Аркос, «Пришло время, когда рабочий класс приобретает осознание своей силы и власти».

Стоп. Несет. Поэтому, цыц, песня, и максимально сжато. Аркос оказался идеальным «мотором», Бильбао – идеальным агитатором, их окружение лучилось энергией, и все пошло очень быстро. Уже в начале апреля вышел в свет первый номер El amigo del Pueblo (привет гражданину Марату!) с программной статьей:

«Мы обратимся к народу и будем действовать через народ. Мы верим в победу принципов социальной республики, в светлое будущее и процветание для рабочего люда… Мы во весь голос провозглашаем революцию и принимаем звание революционеров… Но мы ненавидим революцию за насилие, наша единственная цель – это прогресс идей и прогресс жизни людей в мирных условиях».

Вроде бы, скромно. Протест на полусогнутых. Но ведь раньше ничего такого не то, что не было, никто в Чили ничего подобного даже не представлял. Речь впервые шла о создании «партии нового типа», со своим уставом, чем-то типа программы и даже гимном (то ли «Марсельеза», то ли еще не написанный «Интернационал»), ставившей целью не дорваться до власти, а полностью изменить фундамент общества, тем паче, звавшая к сотрудничеству «плебс», и это привлекало.

Если на первое заседание пришло только шестеро, в том числе, два богатых ремесленника, читавших газеты и решивших посмотреть, что да как, то уже через пару месяцев на акции Общества стекались сотни «плебеев», а летом igualitares считали себя уже 600 человек в нескольких городах. И не только справных хозяев, но и тех, кому нечего терять, кроме своих цепей. Тем паче, что в новой организации читали бесплатные лекции по самым разным наукам и рассказывали много такого, что всякому любопытно знать.

«Популярность обрушилась на нас, как дождь в солнечный день, - писал много позже Сантьяго Аркос, - мы не предполагали такого, но еще меньше могли мы предполагать, что у популярности есть изнанка. Ведь мы были так неопытны», - и действительно, события уже вырвались из-под контроля, подчиняясь, по Пушкину, «силе вещей», и подчеркнутое стремление «Общества» избегать политики, погрузившись в социальные вопросы, как залог «моральной революции», разбилось об эту непреодолимую силу.

Не призывая восставать и крушить, «Друг народа» активно атаковал, по по выражению Бильбао, «церковную Бастилию», размещая все более резкие материалы, и в конце мая, когда дон Франциско опубликовал острый памфлет «Бюллетени духа», грянул гром: церковь официально объявила о его отлучении, запретив верующим общение с ним. По меркам тогдашней Чили, такой памфлет был серьезным уголовным преступлением, и чтобы не попасть под репрессии, руководство «Общества» приняло решение закрыть газету, что и случилось в начале июня. Но параллельно проявился еще один конфликт, менее громкий, и вместе с тем, куда более глубокий.

Невероятная, стремительная популярность организации, ее массовость, естественно, привлекли внимание либералов, увидевших шанс повысить свое, совсем небогатое влияние на общество. В «Общество» хлынули «приличные люди», доселе его «не замечавшие» (на ранних этапах туда шли только самые отпетые радикалы). Возникло «политическое» крыло, требовавшее включиться в реальную борьбу за власть, а не заниматься «пустыми мечтаниями», и это крыло, знавшее толк в интригах, набирало влияние.

Под его контролем оказалась новая газета, La Barra («Прут»), почти не интересовавшаяся социальными проблемами, разве что на уровне риторики, зато наотмашь критиковавшая власть и почти открытым текстом призывавшая к баррикадам. Аркос, видя это и попытавшись пресечь - «В политике верховодят только богачи, им неинтересны нужды народа, которым они хотят воспользоваться», - при всем своем авторитете ничего сделать не смог, в итоге, отойдя в сторону.