Коллектив авторов - Девушки на выданье. Бал дебютанток

Обедню служили в большой домовой церкви Петергофского дворца, а затем состоялся парадный выход и принесение поздравлений. Я была шокирована тем, как в этом случае держали себя фрейлины. Надин Бартенева сидела на столике, смеялась и шутила с группою мужчин, ее окружавших, остальные дамы в непринужденных позах сидели в одном конце залы, тогда как в другом конце императрица стоя принимала поздравления. По-видимому, государь также обратил на это внимание. Он подошел к дамам и строго сказал им: «Mesdames, когда ее величество императрица стоит, самое меньшее, что вы с своей стороны можете сделать, это тоже стоять». Они встали весьма сконфуженные. К несчастью, этот дурной тон распущенности и излишней непринужденности все больше и больше распространяется со времени смерти императора Николая, строгий взгляд которого внушал уважение к дисциплине и выдержке дамам и кавалерам свиты не менее, чем солдатам его полков. Наше общество очень нуждается во внешней сдержке, так как оно утратило инстинктивное чувство декорума, которым отличаются примитивные расы, и не достигло еще той степени культуры, при которой вежливость и хороший тон вытекают из утонченной душевной жизни как из естественного источника. Эти мысли пришли мне в голову в то время, как я наблюдала величественную внешность кн. Чавчавадзе, которая только что провела несколько лет в плену у Шамиля. Она принадлежит к кавказскому дворянскому роду и обладает самыми аристократическими манерами, какие только можно себе представить. Старая княгиня Воронцова также отличается умением себя держать. Она принадлежит к тому поколению, в котором еще живы традиции этикета старого двора. Но в настоящее время наши элегантные дамы стараются подражать тону гризеток с подмостков французского театра. Меня буквально тошнит, когда, как сегодня, я попадаю в общество великих князей – младших братьев государя и молодых фрейлин императрицы-матери. Со стороны молодых великих князей – крики, жестикуляция, пошлые, хотя и невинные шутки, а со стороны дам – смешки и жеманство субреток, фамильярная распущенность, наполовину бессознательная, от которой делается прямо-таки тошно. Мое лицо, Боюсь, слишком часто выдает испытываемое мною впечатление, так как я чувствую, что меня неохотно принимают в этом кружке, в котором я сама чувствую себя неловко и в который мое присутствие вносит также невольно неловкость.

13 августа.

Сегодня вечером я была одна с императрицей. Она говорила об интимных вещах, как вдруг воскликнула: «Ах, мой несчастный Севастополь!». Это был крик страдания, вырвавшийся из глубины ее души. Бомбардировка продолжается с удвоенной силой, и число жертв доходит до 1000 человек в день.

19 августа.

Вчера, в полугодовой день кончины императора Николая, вся императорская фамилия ездила в город на заупокойную службу в крепости. Императрица-мать возвратилась в Петергоф, где останется до 22-го, а император и императрица переехали в Царское. Я поехала обедать к Антонине Блудовой на Елагинский остров. Вернувшись оттуда, я была приглашена к чаю к императрице. И она, и император имеют вид очень озабоченный и удрученный. После неудач нашей армии на Черной речке [207] 4 августа 1855 г. положение со дня на день становится все более и более отчаянным. Бомбардировка усиливается, мы теряем массу людей; Севастополь превратился в ад, день и ночь осыпаемый дождем огненных снарядов. В обществе ходят глухие слухи о том, что решено эвакуировать южную сторону города. Мы провели вечер в мрачном и печальном настроении, еле-еле перекидываясь несколькими словами. У каждого из нас на душе одна мысль, одна забота, и ни у кого нет ни желания, ни смелости говорить. Я избегала даже смотреть на императора и императрицу, чтобы не видеть глубочайшей тревоги, отражающейся на их лицах…

В Царской Славянке был праздник в честь нового стрелкового полка императорской фамилии. Как и все добровольческие полки, этот полк одет в национальный костюм: кафтан, широкие шаровары и меховая шапка. Столы для 3500 стрелков были расставлены в саду, а офицеры были приглашены к императорскому столу во дворец. Государю поднесли хлеб-соль на серебряном блюде, офицеры поднесли ему золотой кубок и пропели «Слава». Император пил за их здоровье. Праздник был очень оживлен и проникнут национальным духом. Среди этих императорских стрелков есть молодые люди из аристократии – наш поэт граф Алексей Толстой, граф Алексей Павлович Бобринский и другие. Праздник был прощальный, так как полк на другой день уезжал в южную армию.

28 августа.

Сегодня вечером, войдя к императрице во время чая, я была поражена с первой же минуты тем, до какой степени император и императрица имели расстроенный вид. Сердце мое упало, я поняла и спросила, вся дрожа: «Есть известия?». «Да, есть», – сказала императрица и быстро отвернулась. Государь взял со стола бюллетень и сказал: «Вот! После героической защиты Севастополь пришлось эвакуировать, но он не сдался. После того, как было отбито шесть атак, был взят Малахов курган. С этого момента гарнизон не мог выдержать адского огня, осыпавшего его со всех сторон, и вынужден был уйти на северную сторону, оставив врагам только груду окровавленных развалин».

При чтении этих строк я испытала то же чувство, как при получении известия о смерти императора Николая: чувство подавленности перед страшными и неисповедимыми решениями провидения, этого таинственного вершителя судеб нашего слабого и грешного человечества.

25-го и 26-го огонь был поистине адский. Число убитых уже не поддавалось учету. 27-го Севастополь сдался. Мы были тогда на празднике стрелков. Император получил первую депешу сегодня в 12 часов, известие об эвакуации пришло в 3 часа.

За чаем мы читали статью Вяземского по поводу полугодового дня кончины императора, в которой он говорит о геройской защите Севастополя. Ввиду последнего бюллетеня эти восторженные слова превращались в надгробное слово. Государь и государыня тихо плакали.

29 августа.

Я никогда не забуду ни вчерашнего вечера, ни лица государя. Он казался преображенным страданием, на его лице было выражение самой глубокой скорби и бесконечного смирения. Слезы текли из его глаз, и он, казалось, даже не замечал этого. Вяземский говорит в своей статье: «Севастополь будет верен до конца». Государь воскликнул: «И был, и был» – таким тоном, который всегда будет звучать в моих ушах и в моем сердце. Сегодня утром я видела императрицу. На вид она была покойна, как всегда, но так бледна! Она мне сказала: «Не нам судить о путях божиих. Все испытания необходимы для того, чтобы привести нас к цели, известной только ему одному». Она мне сказала, что государь, несмотря на то, что глубоко потрясен, не падает духом и не сомневается в конечном торжестве великой идеи, за которую сражается Россия, что он никогда не сделает уступок в том, что касается чести и славы России.