Владимир Михайлов - Ленинград [Героическая оборона города в 1941-1944 гг.]

На тихвинское направление Ставка срочно выдвинула дивизии своего резерва, фашистов задержали. Но ненадолго. Командир фашистского 39-го механизированного корпуса совершил неожиданный маневр, и его войска, обнажив фланги и бросив далеко позади тыловые службы, двинулись вперед по глухим заснеженным дорогам. 8 ноября они с боем овладели Тихвином. Сообщение о взятии Тихвина берлинское радио передавало каждые 30 минут на протяжении целого дня; целый день над Германией гремели бравурные марши. Выступая 8 ноября в Мюнхене, Гитлер захлебывался от дикой радости:

— Ленинград сам поднимет руки: он неминуемо падет раньше или позже. Никто оттуда не освободится, никто не прорвется через наши линии. Ленинграду суждено умереть голодной смертью.

Речь Гитлера, к несчастью, не была пустой угрозой. Положение ленинградцев, действительно, резко ухудшилось. Заборье и Подборовье — единственно доступные теперь железнодорожные станции на Большой земле — располагались далеко на востоке, и добраться туда от восточного берега Шлиссельбургской губы можно было только на лошадях проселками и лесными тропами, общая протяженность которых достигала около 280 километров. Что делать? В Ленинграде к октябрьским торжествам детям наскребли по 200 граммов сметаны и по 100 граммов картофельной муки. Взрослым дополнительно к обычному пайку досталось всего только по пяти соленых помидорин. Врачи уже фиксировали алиментарную дистрофию — болезнь, совершенно забытую, а обстоятельства принуждали снова урезать хлебную норму. 8 ноября сократили воинские пайки, с 13 ноября рабочие стали получать по 300, а все остальные — по 150 граммов хлеба в день.

Зима в тот год пришла необычно рано. Уже в самом начале ноября город завалило снегом, убирать его было некому, трамваи, троллейбусы останавливались; по улицам, сбегая с тротуаров на проезжую часть, протянулись по-деревенски узенькие дорожки и тропки. Замедленным шагом плетутся укутанные до самых глаз пешеходы, все чаще встречаются остановившиеся, словно неживые, глаза. В бомбоубежищах ни разговоров, ни смеха. Люди сидят молча, углубившись в самих себя.

Транспортные эскадрильи, выделенные для перевозок из Ленинграда и в Ленинград еще в первой половине сентября, как правило, загружались теперь на Большой земле только продовольствием. Водная трасса через Ладогу также продолжала действовать, хотя счет погибших судов приблизился к 50, а те, что добирались до места, шли медленно, расталкивая и ломая лед, обрастая льдом, словно айсберги. К сожалению, все, что могли доставить моряки и летчики для города, в котором кроме защищавших его войск оставалось еще два с половиной миллиона населения, было каплей в море. Гитлеровское командование группы армий «Север» со злорадством наблюдало за страданиями страшного для них Петербурга (так они называли наш город, им представлялось опасным произносить само слово— Ленинград). Фашисты прямо писали, что осажденным остается только погибнуть или сдаться, поскольку «по льду Ладожского озера невозможно снабжать миллионное население и армию».

А. А. Жданов еще в сентябре вызвал к себе руководителей морской обсерватории Балтийского флота, задав им неожиданные, как им тогда показалось, вопросы:

— Когда Ладожское озеро покрывается льдом? Какова толщина ледяного покрова в мягкую, среднюю и суровую зиму? В каком месте лед наиболее надежен? Что вообще известно о Ладожском озере?

Примерно тот же запрос из аппарата Жданова сделали в гидрометеослужбу наземных войск Ленфронта.

Подготовительную работу к строительству ледовой дороги начали еще в октябре. Одним из центров ее стало здание на улице Пролеткульта (теперь улица Толмачева), где до войны размещалось управление шоссейных дорог. Точнее, не само здание, а одна только комната с неизменно раскаленной буржуйкой посередине. Здесь собирались разнообразные данные и сведения о Ладоге и ладожском льде, стекавшиеся из самых разных источников: к работе привлекли научно-исследовательские учреждения. Снова давал себя знать мощный научный потенциал города Октябрьской революции.

Ртутные столбики в термометрах весь октябрь колебались где-то возле нуля, только 28 октября температура наконец опустилась ниже нулевой отметки, а в ночь на 11 ноября резко упала до 21 градуса. Уже 7 ноября, намного раньше обычного, значительная часть Шлиссельбургской губы покрылась плавающим льдом, и 13 ноября, в тот самый день, когда продовольственный паек снова сократили, лед наконец стал.

Около 2 часов ночи 14 ноября начальнику дорожного отделения автодорожного отдела штаба Ленинградского фронта Борису Васильевичу Якубовскому вручили приказ начальника тыла фронта, где говорилось, что ему поручается руководить прокладкой ледовой автомобильной дороги через Ладожское озеро. Днем Якубовский выехал в Осиновец. У ставшего впоследствии знаменитым Вагановского спуска он и его спутники вышли из машины взглянуть на озеро и, потрясенные, застыли: Ладога привольно катила перед ними свинцово-серые волны, а они уже знали, что это может быть надолго: по многолетним данным, прочный лед устанавливался здесь только в середине декабря. Рыбаки, с которыми они потом беседовали, еще больше укрепили худшие предположения:

— Подсеверок иной раз и в декабре, даже в январе взламывает лед в Шлиссельбургской губе.

15—16 ноября потеплело, но забереги, прибрежная полоса льда, продолжали расширяться, и на лед одна за другой спустились 12 разведывательных групп. 17 ноября, когда мороз уже крепчал, лейтенанту Евгению Чурову (ныне Е. П. Чуров — доктор технических наук, профессор) и трем краснофлотцам удалось добраться до Кобоны, и Чуров, не скрывая торжества, прокричал охрипшим голосом в телефонную трубку:

— Трасса Осиновец — острова Зеленцы — Кобона нанесена на карту.

Через два часа, в 6.00, на западной стороне Шлиссельбургской губы, по Вагановскому спуску у Коккорево, на лед вышел разведывательный отряд во главе с командиром 3-й роты 88-го отдельного мостостроительного батальона Леонидом Николаевичем Соколовым, коренастым, малоразговорчивым человеком. Он пользовался общей любовью, поскольку обладал двумя первейшими для командира качествами: знал дело и был человечным. Как почти весь командный состав батальона, Соколов долгое время работал в ленинградской конторе «Союздорпроект», но, будучи во время советско-финляндского конфликта призванным в армию, сумел поднакопить военного опыта и приобрести военную выправку. В разведывательный отряд брали только добровольцев, из тех, кто физически покрепче. Ни валенок, ни полушубков в батальоне не было, многие ходили в стареньких бушлатах, носили видавшие виды буденовки, но для разведчиков отыскали сапоги, шинели и шапки-ушанки. Сверх суточного пайка, состоявшего из 300 граммов хлеба и считанных граммов сала и консервов, выдали на каждого по селедке, это рассматривалось как редкая, небывалая тогда роскошь. Солдаты получили винтовки, Соколов раздобыл автомат. Вооружились, конечно, и пешнями, санками с вешками, веревками, спасательными кругами, прихватили несколько пар лыж.