Ирина Осипова - «Шпионы Ватикана…» [О трагическом пути священников-миссионеров: воспоминания Пьетро Леони, обзор материалов следственных дел]

Прошло около года; результаты деятельности Комитета были ничтожны. Решили подвести итоги: галицийское духовенство пригласили на заседание Собора, которое должно было пройти во Львове. На деле требовалось не подвести итоги, а подписать документ об объединении с Москвой. Большинство находящегося на воле духовенства отказалось принимать участие в подобном сборище; согласились лишь человек двести самых робких и неосмотрительных. Еще более неосмотрительны были те, кто 8 марта 1946 года отправился во Львов, собираясь выступить против предательства; явившись на собрание, они увидели не только правительственного уполномоченного по делам религий, но и отряд агентов МГБ.

При обсуждении повестки дня слово давали только отступникам, среди которых выделялись два главных сотрудника Костельника, рукоположенные во епископы за несколько дней до этого раскольническим митрополитом Киевским. Присутствующих увещевали, запугивали, заставили отречься (кажется, простым поднятием руки) от латинской «ереси». В документах Собора написано, что решение о воссоединении с Москвой принято единогласно, но Москву, видимо, не удовлетворило ни единогласие , ни радостные телеграммы патриарху Алексию и генералиссимусу Сталину, так как сразу же после этого она приняла еще более решительные меры для еще более единодушного присоединения к Московскому Патриархату.

Отсутствовавшие на львовском Синоде поплатились: некоторые сразу, другие, большинство, прежде чем окончательно оказаться в руках правосудия, были еще раз призваны «одуматься» — их обязали явиться по одному в органы, где им предлагали подписать формулу подчинения патриарху Алексию. Отречения от Рима потребовали и у тех, кто принял участие в львовской сходке, — это условие было предложено как обязательное для того, чтобы продолжить служение. Фактически это условие было обязательно, чтобы просто остаться на свободе: кто не подписывал и к тому же не уходил в катакомбы , в конечном итоге оказывался в мире ином или в лагере, в лучшем случае в ссылке.

С монашествующим духовенством власти обошлись так же, как и с епархиальным, разогнав все монашеские общины, как мужские, так и женские. Еще до львовского Синода патриарх Московский определил новое устройство церковной жизни в Галиции (и в Закарпатье). Из двух русских епископов, появившихся во Львове уже в мае 1945 года, один, Макарий (Овсиюк) ,сразу же завладел Львовским собором [139] Епископ Макарий (Овсиюк) управлял Львовской епархией с 9 апреля 1945 по 6 апреля 1951 года. — Прим. сост. , другой, Нестор (Сидорук), был направлен в Мукачево [140] Епископ Нестор (Сидорук) временно управлял Мукачевской и Ужгородской епархиями с 11 октября 1945 по 21 мая 1948 года. — Прим. сост. . Оставалось обустроить две суффраганные епархии, входящие в Львовскую митрополию. В отношении их Алексий принял необходимые меры за несколько дней до Синода, завершившего объединение греко-католической Церкви с русско-советской мачехой. Новыми пастырями стали местные священники, уже выслужившиеся помощью канонику Костельнику; мы с ними знакомы: это Мельник и Пельвецкий.

Следует отметить, что все эти епископы заняли престолы с помощью армии и в дальнейшем всегда оказывались под ее охраной. И, естественно, ей было поручено не только охранять новых «пастырей» от реальной опасности, но и наблюдать за их поведением. Прошло несколько лет, и на львовском престоле сменился духовный караул: злые языки говорили, что Макарий (Овсиюк) выполнил не на сто процентов план по доносам и другим подвигам в отношении старого духовенства. Каноник Гавриил Костельник, в отличие от обоих его подручных, не мог надеяться получить епископскую митру, потому что был женат, однако он находился под особой защитой НКВД: ему назначили личную охрану, особенно после того, как бандеровское подполье, призывая его отказаться от объединения с Москвой, предупредило, что иначе его сочтут изменником.

Словом, новая церковная иерархия чувствовала себя как волк в овчарне, которая осталась без пастуха, но все еще под охраной собак. Часть старого духовенства, сохранившая место ценой отречения, тоже испытывала неловкость перед Богом и людьми. Некоторые пытались примириться с Католической Церковью, другие, вновь обретя мужество, продолжали поминать Папу во всеуслышание, как принято на католической литургии по греческому обряду. Почти никто не смел или не хотел поминать патриарха Московского у себя в храме, по этой и по другим причинам отступники постепенно оказывались в лагерях или ссылке.

С другой стороны, верующие покидали храмы, оскверненные новыми пастырями и отрекшимися старыми, и шли в немногие храмы латинского обряда, где богослужения совершались немногими священниками-поляками, которых пока еще терпела советская власть.

Воинствующие атеисты, ставшие «поборниками православия», с трудом находили в Закарпатье сторонников Московского Патриархата. В лагере на Воркуте оказалось много католических священников из Мукачева, Ужгорода или окрестных селений. Закарпатье невелико, но мучеников и исповедников веры хватало.

Священники рассказывали о поведении и кончине своего последнего епископа монсеньора Теодора Ромжи [141] Справка о нем приведена в Приложении V. — Прим. сост. . Таким я знал его уже в «Руссикуме» — благочестивого, умного, энергичного и живого. Когда речь зашла о присоединении Закарпатья к Советскому Союзу, московские власти попытались склонить католического епископа подписать «прошение» Сталину о «помощи», для того и пригласили епископа на торжественный прием. Даже самый лицемерно-любезный отказ Москва сочла бы наглостью; епископ принял приглашение. После множества церемоний и знаков уважения ему подали на подпись подготовленную петицию генералиссимусу; монсеньор Теодор учтиво уклонился. Сначала он высказал свои сомнения по поводу воли Сталина относительно присоединения, его уверили, что Сталин безусловно за. «А если он за , — ответил епископ, — дело сделано, и моя скромная подпись не нужна».

«Просьбу» Закарпатья Москва, естественно, удовлетворила, что же до епископа, то большевики убедились, что имеют дело с крепким орешком, и решили его убрать. Осенью 1947 года, когда монсеньор Теодор отправился со своим секретарем в какой-то приход, на них наехал грузовик, и они перевернулись. Их подобрали и отвезли в больницу; мерзавцы надеялись на скорую смерть, но местный врач сделал все, чтобы спасти епископа от смерти, и ему это удалось. Тогда убийцы вмешались снова, они отстранили старый медицинский персонал и приставили к раненому своих людей, которые за несколько дней исполнили поручение — убили мученика за веру [142] 1 ноября 1947 — скончался в госпитале. — Прим. сост. .