Владимир Воронов - Рассекречено. Правда об острых эпизодах советской эпохи

Так что же получается: самолет прилетел, приказ издали, никого не наказали… Самолет улетел? А чего прилетал? Точнее — кого или что привозил? И увозил? Повторюсь: прилетал 15 мая, улетал — неизвестно когда, а приказ издан спустя 26 дней — не многовато ли для разбора полетов и определения санкций по факту, оказавшемуся достойным внимания высшего командования?

Вероятнее всего, если мы и узнаем исчерпывающие и достоверные ответы на эти вопросы, то явно нескоро. А может — никогда: судя по всему, слишком узок был изначально круг посвященных лиц. С германской стороны — гадать не приходится: ни в одном из многочисленных мемуаров, показаний на Нюрнбергском процессе, в сборниках исторических документов на сей счет вообще ни слова. Нетрудно предположить, что и в Третьем рейхе этот, несомненно, скандальный перелет могли верно истолковать буквально единицы — из числа особо приближенных. Короче, все проходит по разряду «тайна сия велика есть».

Обратимся к известным на сегодня документам партийно-государственного ареопага СССР — Политбюро ЦК ВКП(б) во главе с лично тов. Сталиным. Повестки дня заседаний Политбюро за май-июнь 1941 года со всей определенностью свидетельствуют, во-первых, что нет никаких, даже косвенных, упоминаний о столь вопиющем факте преступно-халатного пренебрежения требованиями бдительности. И, во-вторых, именно с середины мая и вплоть до 21 июня 1941 года включительно Политбюро во главе с тов. Сталиным на своих заседаниях начало коллективно демонстрировать поистине олимпийское спокойствие относительно вовсю уже шедшей Второй мировой войны. А равно относительно позиции своего заклятого союзничка (с 23 августа 1939 года) — нацистской Германии во главе с лично партайгеноссе Гитлером. Буквально считанные вопросы из вынесенных на Политбюро — связанные главным образом с принятием на вооружение и производством новой авиатехники — хотя бы с натяжкой можно отнести к «военной тревоге». А в основном — рутина: кадровые перестановки в партаппарате, выполнение сельхозплана, семенной фонд, предоставление отпусков членам Политбюро и т. п.

За эти дни не обсуждено ни одного вопроса по сухопутным войскам — артиллерии, танкам, стрелковым частям; ни одного вопроса о подготовке военных кадров; ни одного организационно-мобилизационного, ни одного — о пополнении мобзапасов! При том что с 1940 года интенсивно шло развертывание новых войсковых объединений и соединений, военных учебных заведений РККА, строительство укрепрайонов. И соответствующие вопросы столь же интенсивно регулярно докладывались и рассматривались на Политбюро. А со второй половины мая 1941 года — как обрезало. То же относительно внешнеполитической активности: единственный «международный» вопрос, вынесенный за это время на Политбюро, — назначение полпреда… в Таиланд.

А ведь до середины мая никакой умиротворенностью в Москве и близко не пахло. 21 апреля 1941 года в Наркомат иностранных дел вызвали временного поверенного в делах Германии в СССР, потребовав «безотлагательно принять меры против продолжающихся нарушений границы СССР германскими самолетами». Без дипломатических изысков напомнив: рейхсмаршала Геринга уже предупреждали, что приказ не открывать огонь по его соколам действует лишь «до тех пор, пока эти перелеты не станут происходить слишком часто».

24 апреля немецкий военно-морской атташе рапортует: в Москве вовсю циркулируют слухи о скором начале германо-советской войны, и только ленивый уже не говорит, что война начнется 20 мая. 2 мая тревогу бьет уже посол Германии Шуленбург: слухи о неминуемой немецко-русской войне уже беспрестанны, они «создают препятствия для <���…> германо-советских отношений», а все «попытки опровергнуть эти слухи здесь, в Москве, остаются неэффективными».

Да и как опровергать, если колоссальную концентрацию германских войск у границ СССР уже не скрыть? Вот и в спецсообщении Разведуправления Генштаба Красной армии от 5 мая, легшей на стол Сталина, подсчитано: на границах с СССР сосредоточено уже 103–107 немецких дивизий.

По линии чекистской вести тоже шли не мажорные. Например, от агента берлинской резидентуры НКГБ «Старшины» (обер-лейтенант Харро Шульце-Бойзен, служил в штабе Люфтваффе) как раз тогда косяком пошли донесения со ссылкой чуть ли не на самого Геринга: вопрос о нападении на СССР «решен окончательно», его «следует ожидать со дня на день», «среди офицеров штаба часто называется дата 20 мая как дата начала войны».

Факты свидетельствуют: Кремль встревожен. 5 мая 1941 года Сталин выступил перед выпускниками военных академий с речью явно антигерманской направленности. А на другой день он уже возглавил Совнарком СССР, сосредоточив в своих руках всю полноту власти еще и формальной: отныне Сталин — как и Гитлер — и руководитель партии, и «вождь» народа, и глава правительства.

10-го и 12 мая 1941 года Сталин, вызывав к себе наркома обороны Тимошенко и начальника Генерального штаба Жукова, в крайне узком кругу «ближних» решал дела серьезные. 13 мая Генштаб издал директиву о выдвижении на запад ряда армий внутренних округов, о ходе исполнения которой уже 14 мая Тимошенко и Жуков явно и докладывали Сталину — наедине и почти два часа. После их ухода Сталин до третьего часа ночи совещался с «узким» составом Политбюро, а 15 мая — с еще более узким. Примечательно присутствие 14-го и 15 мая на этих совещаниях специально вызванного из Ленинграда Жданова: хотя он и входил в самый «ближний круг», но, как показывают записи посетителей, гость нечастый. При этом он непременный участник едва ли не всех бдений у Сталина именно по «германским делам»… К слову, 15 мая в очередной сводке, направленной Сталину, Разведупр доложил: за истекшие 10 дней немцы довели свою группировку на советской границе уже до 114–119 дивизий.

Именно к 15 мая 1941 года фюрер и повелел закончить приготовления к нападению на СССР в рамках директивы № 21 (план «Барбаросса»). «Решающее значение, — гласило распоряжение фюрера, — должно быть придано тому, чтобы наши намерения напасть не были распознаны». Еще 15 февраля 1941 года во исполнение воли фюрера начальник Верховного главнокомандования вермахта Кейтель подписал специальную директиву о мероприятиях по дезинформированию советского командования. 12 мая 1941 года Кейтель отдает указания о мероприятиях уже второй фазы дезинформации советского военного командования, последний пункт которых педантично фиксирует: «Политические меры дезинформации противника уже проведены и планируются новые».

14 мая чекистский агент в штабе Геринга доносит Центру: «Планы в отношении Советского Союза откладываются», всем немецким военным атташе за границей и послам «дано указание опровергать слухи о военном столкновении между Германией и СССР». В штабе люфтваффе опубликован (!) приказ Верховного командования вермахта, в котором сказано, что «германские стратегические планы и предварительные разведывательные мероприятия стали известны врагу». И уже на следующий день, 15 мая, в Москву прилетел тот самый «Юнкерс»…