Эрнст Добльхофер - История письма: Эволюция письменности от Древнего Египта до наших дней.

[Внутренняя форма хеттского рисуночного письма в настоящее время достаточно ясна. Можно утверждать, что здесь перед нами та же смесь словесных знаков, фонетических знаков и детерминативов (они ставятся иногда перед словом, к которому относятся, иногда после него), что и в клинописи, и в египетском письме. В отличие от египетского письма, но так же, как в клинописи, фонетические знаки хеттской иероглифики представляют собой отчетливые слоги с обозначением гласных, притом, насколько можно судить, исключительно слоги с последовательностью «согласный + гласный». Наиболее важные слоговые знаки приведены на рис, 112, основные детерминативы — на рис. 114. Как в клинописи и в египетской письменности, основная часть слова обычно обозначается словесным знаком, а окончания — фонетическими комплементами. Соотношение рисуночных и скорописных форм отдельных знаков показано на рис. 110 и 123.]

Этот климат оказал настолько сильное воздействие на юного Мериджи, что по окончании Первой Мировой войны молодой студент уже изучает классическую филологию, в особенности греческий язык, и готовит к защите работу по сравнительному языкознанию у ныне покойного санскритолога Л. Суали. Последний побудил Мериджи разобрать в диссертации весьма спорные тогда вопросы, связанные с ликийским языком, и указал ему дорогу к Древнему Востоку. Именно в это время, когда Мериджи получил от Суали «путевку» в Малую Азию (Ликия — это местность, расположенная на юге Малой Азии), его преподаватель по древней истории П. Фраккаро приступил к чтению курса лекций о хеттах.

Они рассматривались тогда как то самое железо, которое «следовало ковать, пока оно горячо». Дешифровка Грозного, только что ставшая известной, все еще находилась в центре самых жарких споров. Но если хеттскую клинопись все же дешифровали, то этого отнюдь нельзя было сказать о хеттском иероглифическом письме. К нему и обратился Пьеро Мериджи. Как он сам позднее отмечал, он сделал это, во-первых, потому, что изучение ассириологии, неизбежное при исследовании хеттской клинописи, было в Италии недоступно. Однако, думается, прежде всего его манили здесь таинственные, неведомые дали. После окончания высшей школы Мериджи в течение года работал учителем гимназии, а затем отправился преподавать итальянский язык в Гамбургский университет. Там его ожидал круг не слишком обременительных обязанностей, так что у него оставалось время для самостоятельной работы, и там же, при научной поддержке со стороны именитых ученых, он внес свой важный вклад в дело дешифровки хеттских иероглифов — работа, которая уже одна создала ему имя в филологии.

«Я принялся прежде всего за иероглифы». При этом, помня о некоторых своих предшественниках, Мериджи исходил из исследования системы письма. В сентябре 1927 года его тщательные изыскания привели к результатам, которые он счел достойными широкого опубликования. В начале марта 1928 года Мериджи посетил в Берлине Г. Эхелольфа, и тот подтвердил, что открытые им явления находят параллели в клинописном хеттском. Воодушевленный этим, Мериджи выступил со своей работой перед общественностью. «Когда в 1928 году молодой итальянский лингвист объявил о своем намерении включить в повестку дня ежегодного собрания немецких ориенталистов в Бонне новое „предварительное исследование“ к дешифровке этой письменности (хеттских иероглифов. — Э.Д. ), по крайней мере один человек, автор настоящих строк, более чем с недоверием отнесся к новому смелому предприятию», — писал в 1939 году, вспоминая это событие, И. Фридрих. Однако вскоре же оказалось, что недоверие было необоснованным, и тот же самый И. Фридрих открыл молодому итальянцу доступ в ведущий немецкий «Журнал по ассириологии», где и вышел в 1930 году его прочтенный в Бонне доклад. В нем Мериджи с особым вниманием рассматривает принципиальные вопросы. Он проводит статистическое исследование употребления основных знаков, изучает их положения внутри границ, обеспеченных словоразделителями, и их соединение с «шипом». Мериджи пытался здесь же определить природу знаков (звуковые это знаки или идеограммы). В чтении он в основном примыкал к своим предшественникам и находился в плену ошибочных представлений Иенсена, так что даже не отважился отвергнуть его чтение «Сиеннес». Однако в конце своей статьи он все же оповестил: «В качестве существенной составной части этой работы я считаю необходимым в заключение добавить сообщение о том, что в одной определенной группе знаков я, как полагаю, установил слово „сын“».

Кто помнит, с чего начал Гротефенд, тот, пожалуй, сумеет оценить возможности, которые таило это открытие: здесь и новый взгляд на синтаксическое членение языка, и прежде всего выяснение исторических фактов огромной ценности — ведь тем самым чтению поддавались целые генеалогии. А это значило, что теперь, уже на деле, можно было установить в правильной последовательности имена династов из Каркемыша, Хаматы и Мараша. В свою очередь последнее обстоятельство делало возможным сравнение их с хронологическими рядами правителей, добытыми из клинописных текстов, и создавало условия для уверенного прочтения царских имен.

Как же действовал Мериджи? Он тщательно сравнил и проанализировал первые части двух надписей. В начале обеих (они происходили из Каркемыша и были в то время, то есть до находок билингв, самыми длинными из тех, которыми владела наука) стояли три имени; за ними следовали различные определения. Из этих последних одно было общим для всех трех имен — опознанный Мериджи титул «правитель страны», . У первого имени данное определение стояло (как показывает рис. 124) в конце титулатуры. Иначе обстояло дело со вторым и третьим именами. Здесь в обоих случаях за титулом «правитель страны» стояло еще по слову, оба они начинались одним и тем же знаком; стало быть, речь шла о двух словах одинакового корня. «При таком положении вещей было легче легкого предположить в обеих этих группах наличие слов „сын“ и „внук“, тем более что за это говорило и очевидное корневое родство обоих слов».

Рис. 124. Начало текстов двух каркемышских надписей, в которых профессор Мериджи опознал слово «сын». В обоих случаях каждый из трех рядов изображает имя; титул «правитель страны» подчеркнут; за ним идут слова со значением «сын» (2-й ряд) и «внук» (3-й ряд). Следует обратить внимание на варианты знаков.

Когда же привлеченные для сравнения надписи наилучшим образом подтвердили такое понимание текста, профессор Мериджи окончательно убедился в своей правоте. «Эта систематизирующая часть моей первой статьи в данной области, сдвинувшая с места вопросы синтаксической структуры текстов и тем самым открывшая прямой путь к установлению таких слов, как „сын“, „внук“ и т. д., и генеалогий, могла еще показаться слишком незрелой», — скромно полагал ученый, выступая недавно с докладом в Вене. Однако мы благодарны автору этой работы за достоверное подтверждение детерминатива лиц, о котором в общих чертах уже говорил Томпсон, а также за открытые в ней определение «любимый богами», титул «правитель страны», слова «сын», «внук», «правнук» и т. д. Она и в действительности была, по выражению английского исследователя Р.Д. Барнетта, «the last touch that starts an avalanche» — «последним толчком, вызвавшим лавину». Лавина же эта называлась «Гельб-Форрер-Боссерт».