Иван Оченков - Царь

Старший из послов, думный дьяк Родион Ртищев, внимательно выслушал перевод речи королевича и вздохнул: - "дескать, на нет и суда нет"! Поклонившись, он собрался было уходить, но Владислав еще не закончил:

- Кроме того, мы весьма огорчены лживым обычаем оного герцога, распространять всякого рода небылицы.

- Это, про какие же небылицы толкует королевич, - насторожившись, спросил дьяк у толмача, который немедленно перевел вопрос.

- Мы говорим о лживых публикациях распространяемых герцогом в Европе! - Пояснил Владислав и по его знаку слуги принесли большой лист бумаги и расстелили его на столе.

Повинуясь знаку, Ртищев подошел и внимательно посмотрел на него. Половину листа занимала красочная картинка, изображавшая хмельную компанию, состоящую из шляхтича, ксендза и чёрта, дружно выпивающих. На заднем плане горела церковь, а вокруг лежали трупы женщин и детей. Ниже шел текст, но и без него было ясно, что происходит.

- Чего там написано под лубком? - спросил дьяк, опасливо покосившись на королевича.

- Что ляхи чёрту душу продали, - отвечал ему толмач, - по-немецки, латыни, да еще кажись по-аглицки.

Толмачом у Ртищева служил Алексей Лопатин, происходивший из тульских боярских детей. Лет пятнадцать назад он попал в плен татарам и был продан ими в Турцию. Поговаривали, что в неволе он принял мусульманство и через то вошел в доверие к купившему его аге. Затем его хозяин получил должность в Белградском вилайете и отправился к новому месту службы, прихватив с собой своего русского раба. Война в тех краях никогда не прекращалась, и в одной из стычек боярский сын оглушил османа и перебежал к австрийцам, прихватив его с собой. Затем он какое-то время служил наемником, воевал то в Хорватии, то в Венгрии, а после нескольких компаний его отряд в полном составе оказался в Польше, а затем и в раздираемой смутой России. Тут Лопатин снова поменял сторону и примкнул к ополчению. В столкновении с казаками Заруцкого он потерял руку, долго болел и, разумеется, не мог более служить в поместной коннице. Однако научившись за время скитаний вполне сносно говорить на турецком, немецком и польском языках нашел себе дело в посольском приказе.

- Ну-ка спроси его, с чего королевич решил, что это наших рук дело? - велел Ртищев.

Вообще-то, думный дьяк, как и многие во время смуты, немного научился польской речи и мог бы обойтись без переводчика. Однако одному в таком деле как посольство без товарища трудно, а с боярским сыном можно было хотя бы посоветоваться в затруднительной ситуации.

- Ясновельможный пан посол, - велеречиво начал перетолмачивать Лопатин, - выражает свое несказанное уважение к вашему королевскому высочеству, а только никак не может уразуметь, в чем причина вашей немилости, ибо картинки сии видит впервые и не знает даже что на них написано.

- Врет, каналья! - прошептал Владиславу на ухо стоящий подле Казановский.

- Более того, - продолжал толмач, вероятно смекнувший, что говорит фаворит королевича, - в Москве мало кто знает этот язык, а потому вряд ли могли написать на нем что-либо.

- Зато ваш герцог прекрасно на нем изъясняется, - саркастически воскликнул пан Адам.

- Чего он там лопочет? - тихонько спросил дьяк.

- Говорит, де, что государь наш мог это написать.

- Тьфу ты басурманин, - чуть не сплюнул на глазах королевича Ртищев, - Ивану Федоровичу, что, делать больше нечего как всякую неподобь малевать?

- Ясновельможный пан посол, - снова начал Лопатин, - говорит, что наш государь, превзошел многие науки и всяким языкам разумен, однако в таком неподобном деле, как малевание бесовских картинок, николи замечен не был!

- Ну, это еще ничего не значит, - вкрадчиво промурлыкал на ухо королевичу пан Адам, - у этого герцога столько разных талантов, что обо всех вряд ли знает даже его родная мать!

- Чего он там шипит то? - тихонько переспросил не расслышавший его дьяк, - вот же язык у людей шипят будто, прости господи, полозы!

- Да, хвалит царя нашего, - пояснил толмач, - сказывает, разумен больно.

- Что есть - то есть, - довольно закивал Ртищев, - ты скажи ему, что он еще и миролюбив и хочет решить все полюбовно. Дескать, мы вас не знаем, и вы нас не видели. Вот вам бог, а вот и порог! Пусть только пленных вернут.

- Ясновельможный пан посол, - начал было Лопатин, но Казановский перебил его:

- Послушай, как там тебя, ваша псячая мова не так уж сильно отличается от нашего христианского языка, чтобы вы не могли нас понимать! И если вы с этим напыщенным болваном думаете, что можете безнаказанно морочить нам голову, то сильно заблуждаетесь! Не будет вам ни мира, ни пощады, пока не покоритесь нашему всемилостивейшему господину королевичу Владиславу!

- Чего он там толкует?

- Ругается, - невозмутимо пожал плечами толмач, - сдавайтесь, говорит, либо живота лишитесь!

- Как обычно, значит, - вздохнул дьяк, - ну и ладно, пора и честь знать! Так ему и скажи.

- Государь, - обратился тем временем к Владиславу Казановский, - московитов нельзя выпускать! Они наверняка разнюхали все о наших приготовлениях и непременно донесут герцогу о них.

- Но это же послы, - возмутился, было, королевич, но пан Адам поспешил его успокоить.

- Нет, это ваши подданные, - возразил ему шляхтич, - они почти наверняка присягали вашему величеству вместе со всеми, а потом изменили. К тому же нет никакой нужды заковывать их в кандалы. Достаточно приставить к ним охрану и взять с собой, а перед стенами Москвы отпустим! Пусть сообщат наш ответ узурпатору.

- А ты, оказывается, можешь быть коварным, мой друг, - улыбнулся Владислав.

- Для вашего величества я могу быть, кем угодно! - поклонился фаворит.

- Скажи королевичу, что неладно делает! - воскликнул посол.

- Я же говорил, что ты все понимаешь! - с гаденькой улыбкой отвечал ему Казановкий.

Через несколько минут после того как послов увели, в покои вошел гетман. Владислав сам даровал ему право входить без доклада, но на этот раз немного поморщился от бесцеремонности старого солдата.

- Я слышал, что ваше высочество приказали арестовать посла и его людей? - без предисловий начал Ходкевич.

- Мы полагаем, что они шпионы, - начал, было, Казановский, но гетман прервал его:

- Молодой человек, я разговариваю с королевичем!

- Я совершенно согласен с паном Адамом, - поспешил заступиться тот за своего любимца, - кроме того они не арестованы. Им всего лишь временно отказано в возможности вернуться.

- А какая разница?

- Как только мы окажемся у стен Москвы, я отпущу Ртищева и его людей.

- Если бы речь шла только о московитах, я бы согласился с этой мерой, - задумчиво сказал Ходкевич, - однако герцог Иоганн Альбрехт имперский князь и рыцарь! Такое обхождение с послами может его оскорбить.