Константин Гапоненко - Как жили мы на Сахалине

А давно ли мы ехали всем курсом в телятнике, спали на нарах и глядели на необъятные просторы Родины. На вокзалах пожилые женщины, глядя на нас, сердобольно качали головами: «Куда же гонят таких молоденьких?». Услышав про Сахалин, всплескивали руками. Но нас никто не гнал, мы ехали но направлению. Сколько радости было, когда нам выдали по две тысячи подъемных. Никому раньше такие деньги и не снились. Больше половины я отдала родителям, у них на руках еще оставалась орава. Вместе с нами ехали выпускницы педучилища. Кого в первую очередь на край света, кто самый легкий на подъем — педагоги да медики. Сопровождала нас одна преподавательница, она сдружила всех нас. Так потом коммуной и жили с учительницами все три года. Получала я меньше их, поэтому они с меня платы за питание не брали, а за это я им платья шила, кофточки, юбки, блузки вышивала.

Мы были в том возрасте, когда думают о замужестве. Ждали мы женихов, ходили в кино, реже — на танцы. Приглядывались ко мне кавалеры, но серьезных отношений ни с кем не сложилось. Так промелькнули три года, и собралась я уезжать в гордом одиночестве.

В Углегорске тогда были почти одни японские здания, темные, однообразные. И вдруг в одном из них — витрина, выставлены красивые фотографии девушек, женщин, мальчиков. Особенно впечатляли два мужских портрета крупным планом: один с тоненькими усиками и белозубой улыбкой, красавец писаный, похожий на артиста. Но мое внимание привлек другой: сквозь очки прямо на меня смотрел странный человек, я таких никогда не встречала. Темные волосы зачесаны назад с какой-то небрежностью, высокий лоб чист, губы сомкнуты; не сжаты, а именно сомкнуты в спокойствии. Выражение лица загадочно, глаза таинственны, проникали они в самую душу. Отошла я вправо — он на меня смотрит; передвинулась влево — следит за мной. Уже пошла, да обернулась — глядит, будто собирается мне что-то сказать.

Наконец, я в кабинете заведующей горздравотделом.

Кабинетик маленький, как клетушка. Вхожу смело: «Здрасьте, Анастасия Ивановна, пришла попрощаться с вами. Заодно попрошу вот сюда печать поставить». Подаю ей трудовую книжку, пальцем тычу, где она должна сделать оттиск. Заведующая взяла книжку, посмотрела, склонив голову направо, поворочалась на стуле, склонила голову налево и сказала: «Что же ты меня без ножа режешь?». Я ответила: договор у меня кончился, птица я теперь вольная. «Конечно, тебе домой надо, а у меня только в Шахтерске четыре вакансии, больных некому лечить. Поезжай в Шахтерск, дам тебе отдельную комнату и две ставки».

Я свое заладила: домой! Она свое: «Клавдия, ты же советский человек, комсомолка, войди в мое положение». Я вздохнула: «А кто войдет в мое положение?». Анастасия Ивановна взорвалась: «Ах, гак! Тогда вот тебе приказ: езжай в Шахтерск, а трудовую книжку я уберу под замок! — и захлопнула сейф. — Станешь упрямиться, так я знаю дорогу к прокурору, привлечем за дезертирство».

Пошла я, сама не знаю куда. Гордо несу свое горе, сдерживаю слезы, с вызовом всему белому свету стучу каблучками. Вдруг — вот-те на! — вывеска: «Прокурор г. Углегорска и района». Ага, так теперь и я знаю дорогу к прокурору, ходьбы тут десять минут. Конечно, понятие о прокуроре у меня было смутное, слышала только, как шутили: «Смотри, прокурор добавит!». Но раз уж меня им стращают, то лучше я сама пойду, чем стану ждать, когда к нему поведут.

Захожу в дощатый домик, оглядываюсь в темном коридоре, ничего не вижу с улицы. У раскрытого окна двое мужчин дымят папиросами. Увидали меня, подскочили: «Вы по повестке? К кому?». А я и не знаю, что такое повестка. Объяснила, что пришла сама по себе, хочу спросить у прокурора, как быть дальше. «Ну, это вот сюда, к Александру Ивановичу». Постучала я, переступила порог… Господи! Сидит передо мною тот самый странный мужчина, которого видела на портрете, смотрит сквозь очки тем же внимательным взглядом. Я смутилась. Он говорит спокойно: «Садитесь, пожалуйста. Я вас слушаю». Слова вроде казенные, а произнесены по-доброму. Рассказала я, что со мною случилось. «Напрасно вас пугают прокурором, — ответил он. — Анастасия Ивановна неправа. Я сейчас напишу записку и трудовую книжку вам выдадут».

Достал он блокнот, написал карандашом что-то такое: на основании статьи такой-то, пункта такого-то… Поставил число, расписался и говорит: «В любом случае, отпустят вас или нет, прошу поставить меня в известность».

Возвращаюсь я к Анастасии Ивановне, подаю записку. Та как прочитала, так и подскочила. «Значит, ябедничать вздумала, да? К прокурору побежала? Так вот тебе с твоим прокурором!». И разорвала записку на мелкие клочки. Я все же осмелилась сказать: «Прокурор такой же мой, как и ваш». Она еще пуще рассердилась и выставила меня за дверь. Ну, уж теперь-то я действительно пошла к прокурору ябедничать, выложила все подробности. Думаю, будет ей на орехи. А он как-то чересчур спокойно и говорит: «Ничего, мы завтра займемся вашим делом». Стал меня расспрашивать о работе, о жизни в Ударном. Потом, нисколько не смущаясь, предложил: «День сегодня необычный. Приехал к нам Хабаровский краевой театр музкомедии. Дают «Сильву». У меня заказано два билета, буду рад, если согласитесь составить компанию». Подняла я глаза, а он так серьезно смотрит. У меня во рту пересохло, я спросила деревянным голосом: «Вы каждой посетительнице такие предложения делаете?» — «Нет, только вам». Я не стала гадать, что обо мне подумает этот человек, взяла да и согласилась. Потопала в Ударный, переодела платье (а то еще решит, будто оно у меня единственное), взяла жакетку на руку и отправилась обратно. Иду, сама себя ругаю: «Ну, не дура ли я? Первый раз встретила человека, перемолвилась с ним всего двумя словами, да еще по служебным делам, и вот уже бегу к нему на свидание». А сама тороплюсь, боюсь опоздать, на солнце поглядываю, так как часов у меня не было. Прихожу к Дому культуры бумажников — стоит Александр Иванович, высматривает.

Встретил меня с улыбкой, пригласил в фойе. Там полно нарядных людей, многие приветливо здороваются с ним, со сдержанным интересом посматривают в мою сторону. Мне кажется, все об одном думают: «Где прокурор такую цацу отхватил?».

Спектакль ошеломил меня. Прекрасная музыка, яркие костюмы, смех, аплодисменты, цветы, запах духов — все смешалось в праздничную картину. Еще днем я была одинокой обиженной фельдшерицей, а вечером оказалась в гуще всеобщей радости, рядом с интересным мужчиной.

Естественно, он пошел провожать меня. До Ударного было километра три, но мы не торопились. Едва вышли на мостик через речку, именуемую в народе Тухлянкой, как из-за поворота выскочил паровозик, задиристо свистнул и ослепил прожектором. Зажмурившись, я ухватилась за перила. Когда паровозик прошел, стало темно, тихо. Рука Александра Ивановича лежала на моей. Я долго боялась пошевелиться. Наконец, мы пошли и так разговорились, что дорога оказалась коротка. Назавтра мы условились встретиться снова, он пожал мне руку и пожелал спокойной ночи.