Константин Гапоненко - Как жили мы на Сахалине

— Тюрьмы боюсь.

— А при чем тут тюрьма?

— Как допекут меня пацаны, так я схвачу первого попавшегося, пришибу и пойду на отсидку.

Кадровик мои доводы посчитал просто глупыми.

— Направление в школу считай партийной мобилизацией и с завтрашнего дня приступай к делу, иначе выложишь партийный билет.

— У меня пока кандидатская карточка. Не гожусь — не принимайте, но в школу я не пойду.

Один из райкомовцев даже обрадовался моему упрямству.

— Есть предложение согласиться с доводами товарища Кузнецова. Не лежит у него душа к школе — не надо. У нас не закрыта вакансия районного прокурора.

— Помилуйте! — взмолился я. — О прокурорской работе у меня никакого понятия. На первых порах хотя бы следователем…

— Научишься, товарищи из горпрокуратуры тебе помогут. В случае отказа партия расценит твое поведение как дезертирство.

В тот же день я пошел в городскую прокуратуру. Там провели со мной часовой инструктаж, напихали в портфель юридической литературы и благословили:

— Действуй!

Почти всю ночь просидел я над книгами, а утром с больной головой занял прокурорское место. Днем работал, вечерами самостоятельно учился. Уже находясь на Сахалине, стал слушателем Всесоюзного юридического института, закончил сто, одолел аспирантуру, подготовил кандидатскую диссертацию. Учился всю жизнь, учусь и теперь, когда идет восьмой десяток. Жалею об одном: как велик океан человеческих знаний и как мало я почерпнул из него!

Среди моих любимых писателей был А. П. Чехов. В 1944 году широко отмечали сорокалетие его смерти. Вышли на экран фильмы «Медведь», «Свадьба», созданные на Свердловской киностудии. В первом играл знаменитый М. Жаров, во втором еще более знаменитая Ф. Раневская. На самодеятельной сцене ставили инсценировки по чеховским рассказам, великие артисты по радио читали лучшие его произведения.

У меня дома скопилась библиотека, где было собрано почти все, созданное писателем, за исключением книги очерков «Сахалин». Выручил случай. Узнал я, что у одного работника республиканской прокуратуры такая книга есть. Я проглотил ее за три ночи и тут же отнес владельцу. Очутившись в здании, я заглянул к помощнику прокурора по кадрам, с которым был дружен. В это время он с кем-то разговаривал по телефону, упоминая слово «Сахалин». Я насторожился и спросил потихоньку: «О чем речь?». Помощник, не отнимая трубки, пододвинул телеграмму, лежавшую на столе. Из прокуратуры РСФСР требовали командировать в распоряжение прокуратуры Хабаровского края для работы в Южно-Сахалинской области нескольких человек, одного из них — на должность районного прокурора. Последние слова я подчеркнул ногтем и показал товарищу. Он тотчас бросил трубку, схватил меня за рукав и потащил к прокурору Башкирии. Аудиенция длилась минуту.

— Не бывал раньше на Сахалине? Значит, съездишь, посмотришь и нам расскажешь… Подготовить приказ, выдать командировочное удостоверение сроком на два года.

Дома случился скандал. Жена стала требовать, чтоб не ехал, грозилась пойти к прокурору республики и расстроить мою командировку. Не знаю, какая муха меня укусила, но я вдруг загорелся таким желанием, что остановить меня не мог никто. Если бы вдруг прокурор Башкирии отменил почему-либо свой приказ, я бы отправил телеграмму в прокуратуру РСФСР, а то и Генеральному прокурору Союза, но на Сахалин уехал бы все равно. Мне тогда подумалось: вот представилась возможность совершить поступок, испытать себя, уйти от привычных обстоятельств, оставить друзей, соседей, прочное место и ринуться неведомо куда. Хуже будет? Но именно потому и надо ехать! На все упреки жены и матери я отвечал:

— Ну что, на второй день после моего отъезда деревья тут засохнут или речка обмелеет? А два года командировки пролетят быстро. Мы будем гордиться, что выезжали так далеко.

После майских праздников 1946 года я выехал на Сахалин пока без семьи. Забрал я своих осенью, когда устроился с квартирой.

От Уфы до Челябинска доехал пассажирским поездом, там познакомился с капитаном дальнего плавания. Решили мы ускорить продвижение и пересели на «пятьсот веселый»; однако пассажирский поезд нас обогнал на другой же день. В общем, с муками добрались до Хабаровска, где я вздохнул облегченно. Дальнейшие хлопоты взяла на себя краевая прокуратура. На военном транспортном самолете прилетели мы в Сокол, а на товарняке приехали в Тойохара.

Столица южного Сахалина произвела впечатление удручающее. Весь город деревянный, домики из досточек, все кругом черно, из окон торчат гончарные трубы, будто это не жилые дома, а фабрики. Нигде ни кустика зелени, над квартирами полно воронья. Улицы пустынны, прохожие редки. Одежда на них темно-синяя, однообразная, с огромными иероглифами на спине. Завидев русского, моментально переламываются в поклоне. В городе нет ни машин, ни трамваев, ни автобусов. Иногда проедет повозка, в которую впряжена крупная лошадь. Жилища изнутри совсем непривычны: перегородки, оклеенные бумагой, раздвигаются или убираются вовсе, наподобие ширм; полы покрыты циновками; столики низенькие, садиться надо по-восточному, скрестив ноги. Идеальная чистота внизу и черные, закопченные потолки от печек-времянок.

В поисках областной прокуратуры совершил я экскурсию по городу и нашел некоторые кварталы иными, каждый двор ухожен, внутри растут деревья, выложены горкой камни. Видно, что тут люди состоятельные.

В прокуратуре Южно-Сахалинской области встретили меня доброжелательно, вручили приказ о назначении прокурором Эсуторского района, а как туда ехать — никто не знает. Глянули мы на физическую карту и решили: надо ехать до города Сикука (Поронайск), а оттуда добираться до Эсутору (Углегорск). Быть того не может, чтобы от восточного побережья до западного не существовало дороги. Авось доберусь!

В одном из вагонов нашел я русских — муж с женой ехали в Макаров. Мужа направляли на бумажный комбинат, а жена только гадала, какая работа ей сыщется. Время провели мы весело, у них нашлась кое-какая снедь, они меня угостили.

Сошли они, я остался один среди японцев. Из-за высоких спинок вижу только тех, кто сидит ко мне лицом. Сидят смирно, ни о чем не разговаривают. Лишь теперь я замечаю, что вагон мрачен, поезд ползет медленно, часто останавливается. Позже мне объяснили, что машинист тормозит в любом месте, где увидит пешехода с поднятой рукой.

Большинство пассажиров имеют за плечами рюкзаки таких объемов, что ноша возвышается над головой. Странно было видеть, как в вагон входит пара: японка с лошадиной поклажей за спиной и ее муж безо всякого груза, праздно заложив руки за спину.