Константин Гапоненко - Как жили мы на Сахалине

В погожий летний день решил я проведать Елену Марковну. Она встретила приветливо и доложила, словно на губернаторском совете, о дальнейшем развитии материально-технической базы своего хозяйства: растет столько-то корней чеснока, столько-то корней капусты и помидоров высажено в открытый грунт, неплохие виды на урожай огурцов, моркови, ягод. Повела по огороду возле дома и показала наглядно, как отяжелели ветви крыжовника, как млеет цветущий картофель, блестят нежным глянцем листья свеклы с ярко-вишневыми прожилками, распустил свои светло-зеленые зонтики укроп, какая густая завязь на огуречных стеблях.

— Есть еще огород вон там и вон где, — показала она. — Того, что уродит, хватит нам с запасом.

Пошли мы к хозяйственным постройкам, между кустом жасмина и оконным наличником потревожили толстого паука. Сплел он тут кружево и царственно угнездился в самом центре. Пришлось ему десантироваться по тонкой нитке.

Во дворе полным ходом идут ремонтные работы. Новой краской обновляется крыша. Уже готова банька, утепляется курятник, сохнут дрова. Заменены в погребе перегородки, полки и полочки, и он готов принять в свое бетонированное чрево на зимнее хранение припасы, соленья и варенья. Кстати, оно на кухне булькает в большой чаше, внучка Лена шумовкой помешивает, снимает пенки. Сладкий запах слышен даже во дворе.

Тут подоспел обеденный час, пригласили меня к столу, подали тарелку щей с зеленью и увесистой куриной ногой, напоили чаем со свежим клубничным вареньем и мягкой пампушкой.

— Конечно, спасибо за угощение (кто теперь откажется от дармового обеда!), а все же есть вопросы не менее важные, чем сытость желудка. Это вопросы душевной неустроенности. Где людям брать силы, чтобы выстоять в этой жизни?

— Не знаю. Сначала самой как-то хотелось устроиться, потом заботилась о детях, о внуках, правнуках. Только на свой труд надеялась.

Да, рано жизненные невзгоды взяли ее в оборот и стали шлифовать, как волны шлифуют прибрежный камушек. Шести лет лишилась матери. Отец привел мачеху со своими детьми, народились новые. Стала чужой в семье, ласковое слово да сытый кусок доставались маминым деткам, а отцовым — тумаки да объедки. Со временем пришлось уйти в люди. Хорошо, что на пути встретился добрый человек. Давно уже нет его в живых, а до сих пор помнит Елена Марковна его имя — Андрей Филиппович Калиниченко. Взял он временно к себе на базу плодосемовощ девушку в поношенном деревенском платьице. Отработали день, все уезжают домой, а она мнется.

— Почему не уезжаешь? — спросил начальник.

— Некуда ехать.

— Где же ты ночевать будешь?

— Тут где-нибудь.

Подумал он и дал ей ключ от конторки, разрешил примоститься на стульях.

Поутру приехали люди на работу и ахнули от удивления: двор выметен, столы выскоблены, кубы с водой нагреты, начищенные самовары кипят. Андрей Филиппович не просто похвалил. Минуя строгие запреты и препоны, оформил на работу, выхлопотал нужные документы, по-отечески наставил на правильный путь.

По тем наставлениям, как по компасу, от подростковых лет до нынешних дней Елена Марковна выдерживает курс — курс на добросовестный труд.

— Построили мы дом, а за душой ни копейки. Но тот уже не наг, кто лыком подпоясан. Решили так: дом есть, руки работают — выживем. Купила у соседа по мешку гороху и фасоли, а с весны дружно принялись за огород, картошку и овощи посадили. Пока своего хозяйства не было, дети пасли соседских коров, а я нанималась сено косить. В косьбе могла любого мужика за пояс заткнуть. Получала то молоко, то деньги, бывало, люди платили услугой за услугу. Сама не ленилась, к труду и детей приучала. Научились чушек держать, кур разводить. Свежее яйцо появилось к завтраку, на обед — наваристый борщ с косточкой. Дети убедились, что жить надо с умелыми руками да трезвой головой. А смотрю на нынешнюю жизнь по телевизору — чудно! Будто ополоумели в государстве: игры да пляски, пляски да игры! Букву угадал — миллион, покривлялся перед людьми — два. Мошенники да срамные девицы с экрана не сходят. Рабочего человека совсем забыли. А ведь одними игрищами сыт не будешь. Сегодня гуляшки, завтра гуляшки, так и останемся без рубашки.

— Это у них отдых такой.

— И я люблю отдыхать. Певуньей была, плясуньей. Но отдыхали после трудов, на октябрьские праздники или на Новый год. Собирались с соседями, друзьями, весело, душевно гуляли, всем радостно было. Ни ссор, ни драк в нашей компании не случалось, не напивались до умопомрачения. А я так и вовсе не пила.

— Выходит, вы совершенная трезвенница?

— За всю свою жизнь не пила ни разу. Соберутся иногда бабоньки горе вином утихомирить, зовут в компанию. Если отказаться не удавалось, то могла и посидеть недолго, песню первой заводила, но пить не пила. Одно время на пивзаводе работала, уж там жадным до выпивки было раздолье, пей — не хочу, а я избегала этого зелья.

— Что же удерживало?

— Стыд перед детьми, страх за их судьбу. Какой же я матерью буду, если запью? Чего хорошего в пьяном человеке? Понасмотрелась я в жизни и сраму, и дури, и буйства. Во многих семьях из-за родительской бутылки дети куска хлеба не видели, после и сами на пьяную дорожку сворачивали. У меня если праздный час выдавался, так я книжки читала. Люблю книжки, где правду про жизнь пишут, не врут, не выдумывают. И сейчас читаю, но что-то глаза стали побаливать, наверное, придется очки выписывать.

— До сих пор без очков читаете?

— Без очков читаю, без палки хожу, сама печь топлю, побольше всякой работы стараюсь делать. В работе и душа оживает, о хорошем думается, добро вспоминается.

Домой я возвращался рейсовым автобусом. Водитель включил радио. Сначала пулеметной скороговоркой диктор стал выдавать новости: о начавшейся предвыборной кампании, о том, что пообещал тот политик, что посулил другой, взвешивал рейтинги партийных лидеров, выставляя их аргументы и контраргументы. Подробно сообщалось об успехах движения «Наш дом — Россия». В его создание сам президент заложил фундаментные блоки. Премьер-министр ведет кладку стен. Главы областных администраций дружно доставляют строительные материалы. Наступает экономическая стабилизация. Рубль укрепляется. Инфляцию уже укротили, осталось стреножить ее и обуздать. Это выглядело особенно убедительным как раз в тот день, когда в очередной раз повысили плату за проезд.

Я смотрел на белые облака, что плыли очень высоко над перевалом, и думал о том, что вся эта трескотня — как наша сахалинская погода. Сегодня вёдро, а завтра — слякоть, дождь или такой туман, что ничего не увидишь даже с включенными фарами. Закончится шабаш ряженых, выбросят они свои декорации, смахнут блестки, смоют румяна, и пойдет жизнь по зигзагообразным руслам: у них — своя, у нас — своя. У них будут заботы о державности и величии России, у Елены Марковны — о доме, об огороде, запасах топлива на зиму, о хлебе на столе и ладе в семье. Возведут ли политики в России новый дом, утвердят ли в нем согласие и благополучие, создадут ли достаток — трудно сказать. А вот рядовая женщина, великая труженица Елена Марковна Бескишная свой дом выстроила, обжила его, в нем тепло детям, внукам и правнукам.