Михаил Кром - Рождение государства. Московская Русь XV–XVI веков

Но была ли описанная ситуация уникальной особенностью Московии того времени? Достаточно перечитать драму Шекспира «Ричард III» или мемуары советника Людовика XI Филиппа де Коммина, чтобы понять, что свои зловещие тайны существовали и при других королевских дворах Европы и что отношения королей с их родственниками и придворными были весьма далеки от идиллии. А что касается случаев несения сановниками государственной службы, будь то военные походы или посольства, за свой счет (на что, по всей видимости, приближенные Василия III жаловались Герберштейну), то это была самая обычная практика той эпохи, когда жалованье повсеместно выплачивалось нерегулярно, и бедный человек просто не мог занимать высокий государственный пост.

Поэтому в словах австрийского дипломата, утверждавшего, что своей властью над подданными Василий III превосходил «всех монархов целого мира», несомненно, есть преувеличение. Хотя за свою долгую карьеру Герберштейн принял участие в 69 посольствах, даже в Европе он посетил не все королевские дворы, не говоря уже об Азии. Интересно, изменились ли бы представления автора «Записок» о власти московского государя, если бы ему довелось побывать при дворе Генриха VIII Английского — того самого, который казнил двух своих жен, а также канцлера — знаменитого гуманиста Томаса Мора, отказавшегося принести присягу королю как главе англиканской церкви?

Среди современных Герберштейну монархов был один, с которым ему удалось познакомиться лично и который по своему могуществу уж точно не уступал московскому государю. Речь идет о турецком султане Сулеймане Великолепном. В 1541 году, в разгар военного противостояния Габсбургов и Османов из-за обладания Венгрией, австрийский дипломат побывал в ставке Сулеймана и вел с ним переговоры. Однако этот опыт никак не повлиял на восприятие Герберштейном московских реалий: в отличие от позднейших путешественников, посещавших Россию, он ни разу не сравнивает правителя Московии с турецким султаном. Для него эта страна, несомненно, принадлежала к числу христианских государств, несмотря на особенности церковных обрядов, отличавших православных «московитов» от католического Запада. Поэтому все сравнения Московии с другими странами, которые прямо или косвенно проводил Герберштейн в своих «Записках», оставались в рамках христианского мира.

Для того чтобы адекватно оценить характеристики, которые австрийский дипломат дал людям и обычаям, виденным им в Московии, важно также учесть его собственное происхождение и жизненный опыт. Барон Сигизмунд фон Герберштейн был аристократом до мозга костей. Его родная Австрия, как и Священная Римская империя в целом, была сословным обществом, где права знати были надежно защищены. И поэтому барон был явно шокирован, когда увидел, в какой зависимости от своего государя находились московские князья и бояре.

Интересно, что другой советник эрцгерцога Фердинанда — Иоганн Фабри, сын кузнеца, сделавший ученую и церковную карьеру и к концу жизни ставший венским епископом, в своей книжке «Религия московитов…» (1526), которую Герберштейн взял с собой в дорогу во время второго путешествия в Московию, напротив, полностью одобрял покорность русской знати своему государю. «Князь Московский, — писал Фабри, — имеет под своей рукой многочисленных князей провинций, весьма могущественных. <���…> Замечательно и заслуживает высшей похвалы у них то, что всякий из них, как бы ни был он знатен, богат и могущественен, будучи потребован [великим] князем хотя бы через самого низкого гонца, тотчас спешит исполнить любое повеление своего императора, яко повеление Божье, даже тогда, когда это, казалось, сопряжено с риском или опасностью для жизни. Более того, величайшим проступком и бесчестьем считается у них, если кто-то по своей воле не услужит во всем [своему] герцогу. И, напротив, весьма славна в муже покорность [государю]».

Герберштейн же называет такое поведение «московитов» «рабством». По его словам, «свою власть он (Василий III. — М. К. ) применяет к духовным так же, как и к мирянам, распоряжаясь беспрепятственно по своей воле жизнью и имуществом каждого из советников, которые есть у него; ни один не является столь значительным, чтобы осмелиться разногласить с ним или дать ему отпор в каком-нибудь деле. Они прямо заявляют, что воля государя есть воля Божья и что бы ни сделал государь, он делает это по воле Божьей». Этот пассаж австрийский дипломат завершил фразой, которую позднее часто цитировали авторы последующих описаний Московии: «Трудно понять, то ли народ по своей грубости нуждается в государе-тиране, то ли от тирании государя сам народ становится таким грубым, бесчувственным и жестоким».

В этом месте «Записок», как и во многих других, ценность конкретных наблюдений Герберштейна гораздо выше тех моральных сентенций, которые он к ним присоединяет. Слова путешественника о том, что никто из советников великого князя не осмеливается перечить ему, прямо перекликаются с крамольными речами одного из придворных — Ивана Никитича Берсеня Беклемишева, поплатившегося жизнью за свои неосторожные высказывания. На следствии по его делу в феврале 1525 года (т. е. за год до второго приезда Герберштейна в Москву) один из свидетелей припомнил такие крамольные слова Берсеня о Василии III: «Государь-де и упрям и въстречи против собя не любит, кто ему въстречю говорит, и он на того опалается (гневается. — М. К. ); а отец его князь велики (Иван III. — М. К. ) против собя стречю любил и тех жаловал, которые против его говаривали».

Таким образом, в словах Герберштейна о «народе», страдающем от «тирании» государя, можно услышать глухой ропот придворных, жаловавшихся на перемену своей участи при новом великом князе. Некоторые из них еще помнили о временах, когда их предки были независимыми правителями собственных княжеств. На страницах «Записок» упоминаются, например, представители рода князей Ярославских: Семен Федорович Курбский, Василий Данилович Пенков и особенно часто — Иван Иванович Засекин-Ярославский, который возглавлял посольство Василия III к императору Карлу V и обратный путь до Москвы проделал вместе с послами Габсбургов — графом Нугаролой и Сигизмундом Герберштейном. Вполне вероятно, что именно князь Иван Иванович или его родичи снабдили австрийского дипломата сведениями о своем наследственном достоянии — Ярославской земле, о которой в «Записках» сказано, что тамошних князей монарх покорил силой. «И хотя доселе еще остаются герцоги этой области, — продолжает Герберштейн, — которых они называют князьями ( Knesos ), титул, однако, государь присваивает себе, предоставив страну князьям как своим подданным».