Михаил Кром - Рождение государства. Московская Русь XV–XVI веков

Едва появившись на свет, приказная бюрократия быстро вызвала к себе негативное отношение по причине своей алчности и мздоимства. Знаменитое выражение «московская волокита» встречается в источниках уже в 40‐е годы XVI века. Но провинция в этом плане не отставала от столицы: после смерти в 1528 году псковского великокняжеского дьяка Мисюря Мунехина в его бумагах были найдены «книги вкратце написаны, кому что дал на Москве бояром или дьяком или детем боярским». Имущество дьяка-взяточника было конфисковано, но и при его преемниках псковичам не стало легче: по словам местного летописца, «быша по Мисюри дьяки частые, милосердый Бог милостив до своего созданиа, и быша дьяки мудры, а земля пуста».

Судебник 1550 года запрещал просить и брать «посулы», т. е. взятки. Но запреты мало помогали. Генрих Штаден, живший в Москве во второй половине 60‐х — начале 70‐х годов XVI века, нарисовал впечатляющую картину приказных нравов. Вот как он описал Челобитный приказ: «В канцелярии, где зачитывали все прошения, удостоенные милости великого князя и подписанные им [10] Государь, разумеется, не подписывал сам никаких челобитных, он только их выслушивал, а дьяк делал на них пометы (что-то вроде резолюции) в соответствии с царскими указаниями. , только тот получал свою подписанную челобитную, у кого были деньги. А у кого не было денег, кто был посадским человеком или простолюдином, тот не мог получить решения, пока не заплатит. Только тогда их прошения подписывались и прочитывались: „Рука руку моет“» (последнее выражение Штаден привел по-русски, сопроводив эту пословицу немецким переводом).

Пороки, которые Штаден обнаружил в кремлевских канцеляриях, были хорошо известны и на его родине, в Германии. Но дьяки и подьячие, составлявшие штат московских приказов, по происхождению и образованию во многом отличались от своих собратьев в странах Западной и Центральной Европы.

Чиновники, находившиеся на службе у королей и других владетельных особ в XV–XVI веках, как правило, были юристами, зачастую с университетскими степенями. Среди них преобладали выходцы из городского сословия (бюргеры), но было немало и клириков, т. е. лиц духовного звания (широко распространенное ныне английское слово «клерк», которым обозначают офисных служащих, восходит к латинскому clericus , т. е. «клирик», церковнослужитель). В России до конца XVII столетия не было университетов или академий, поэтому приказные дельцы, выучившись дома грамоте у какого-нибудь дьячка из ближайшей церкви, постигали премудрости канцелярской работы прямо в приказах под руководством старших товарищей.

Этимология слова «дьяк» (от греч. διάκονος , «служитель») также указывает на церковное происхождение этой должности (подобно английскому «клерк»), но первые известные нам по именам дьяки московских князей XIV века были людьми несвободными (холопами), а следовательно, не имели связи с церковной средой (духовенству было запрещено иметь рабов). Дальнейшая судьба дьячества в Московской Руси — это яркий пример восходящей мобильности, проявлявшейся и в увеличении численности этой группы канцелярских служащих, и в повышении их статуса.

Дьяки середины и второй половины XV века — люди не только свободные, но и влиятельные. Среди них выделяются такие опытные администраторы и дипломаты, как Василий Мамырев, Василий Долматов, Федор Курицын, выполнявшие ответственные поручения Ивана III.

Та же тенденция получила продолжение и в XVI столетии. Дьяки Афанасий Курицын, Григорий Меньшой Путятин, Федор Мишурин пользовались полным доверием Василия III и сохранили влияние после смерти великого князя при дворе его малолетнего наследника Ивана IV. Ф. Мишурин вошел было в такую силу, что пытался даже влиять на пожалование думных чинов (бояр и окольничих). Это стоило ему жизни: в результате дворцового переворота в октябре 1538 года чересчур амбициозный дьяк был убит. Но личная катастрофа одного из приказных дельцов не остановила дальнейшего возвышения этой группы в целом. Свидетельством возросшего значения придворной бюрократии стало возникновение в конце правления Ивана Грозного чина думного дьяка, входившего, наряду с боярами и окольничими, в состав государева совета — Думы. Этот чин, в частности, носили братья Андрей и Василий Щелкаловы, один за другим возглавлявшие Посольский приказ в конце XVI века.

В численном отношении нарождающаяся московская бюрократия была относительно невелика, намного уступая чиновничеству Западной Европы. За более чем сорокалетнее правление Ивана III (1462–1505) нам известны по именам 65 дьяков и 57 подьячих. Эти данные, безусловно, неполны, но они, по крайней мере, дают представление о порядке чисел. За 28 лет великого княжения Василия III (1505–1533) в источниках упомянут 121 человек с чином дьяка или подьячего. За следующие 15 лет, пришедшихся на время малолетства Ивана IV, таких известно уже 157.

Таким образом, рост налицо, даже если принять во внимание неполноту имеющихся данных. Но в абсолютных цифрах картина выглядит не слишком впечатляющей, особенно если оценивать численность правительственного аппарата не за длительные периоды, а одномоментно. Так, например, в составленном в конце января 1547 года списке дьяков Ивана IV перечислено всего 33 человека. По значительно более полным данным 1588/89 года (при царе Федоре Ивановиче) дьяков в столице и других городах страны насчитывалось не менее 70.

Сложнее оценить численность рядовых работников приказов — подьячих. Если верить Г. Штадену, утверждавшему, что в каждой канцелярии трудилось от 20 до 50 подьячих, то можно предположить, что штаты столичных приказов при Иване Грозном насчитывали в общей сложности порядка 500 человек.

Эти цифры, однако, не идут ни в какое сравнение с той армией чиновников, которой располагала самая бюрократизированная монархия того времени — Французское королевство. Например, при вступлении на престол Франциска I (1515) на гражданской службе состояло 4 тыс. человек, а в 1573 году это число достигло 20 тыс. И даже если учитывать только королевских секретарей, по рангу примерно сопоставимых с московскими дьяками, то и в этом случае контраст будет разительным: в одной только королевской Большой канцелярии (la Grande Chancellerie) в 1589 году насчитывалось 200 секретарей, т. е. в три раза больше, чем дьяков во всем Московском государстве! А ведь помимо Большой канцелярии в Париже (не говоря уже обо всей Франции!) имелись и другие учреждения (в частности, Парижский парламент) со своим штатом чиновников…

Но все относительно: Французская монархия, активно практиковавшая продажу государственных должностей, не может считаться универсальным мерилом европейской бюрократизации. Англия на этом фоне выглядела гораздо скромнее: при Елизавете Тюдор (1558–1603) во всем королевстве насчитывалось не более 1 тыс. чиновников, получавших жалованье из казны. Из них лишь несколько сот находилось за пределами столицы. При всех различиях, которые разделяли Англию и Россию конца XVI века, в этом отношении две монархии оказываются близки. И это сходство не столь поверхностно, как может показаться на первый взгляд, поскольку слабое развитие бюрократии в обеих странах компенсировалось активным вовлечением местного населения (особенно дворянства) в управление государством. Но об этом речь впереди.