Нурбулат Масанов - Кочевая цивилизация казахов [Основы жизнедеятельности номадного общества]

Нам представляется, что процесс познания природных ресурсов среды обитания носил спонтанный характер и сопровождался выработкой соответствующих социокультурных механизмов адаптации, т. е. прежде всего технологии выпаса, кочевания и организации общественного производства в оптимальном режиме, а также разнообразных элементов материальной культуры и самого образа жизни. Этот процесс основывался на постепенном возрастании удельного веса скотоводства в структуре хозяйства (эпоха бронзы), отказе от земледелия, постепенном переходе к сезонным передвижениям и периодическим отгонам и перегонам скота и последующем симбиозе скотоводства и охоты (рубеж бронзового и раннежелезного века). М. Ф. Косаревым было справедливо замечено, что приспособление к меняющейся географической среде происходило «…главным образом путем увеличения удельного веса наиболее рациональной в конкретной ландшафтно-климатической ситуации отрасли хозяйства» (Косарев, 1981. С. 22).

На наш взгляд, именно охота стала той ступенькой, которая обеспечила переход от пастушеского скотоводства к номадизму и одновременно стала способом освоения новой экологической ниши. На важную роль охоты в генезисе кочевничества косвенно указывает то, что миграции диких парнокопытных животных аридной зоны Евразии (сайгаков, джейранов, куланов, диких лошадей и верблюдов) во многом аналогичны перекочевкам номадов (см., например: Красная книга…, 1978. С. С. 69-74 и др.). Так, в частности, сайгаки в условиях данной экосистемы движутся в меридиональном направлении, а их миграции основываются на использовании факторов зональности и посезонной продуктивности растительного покрова и зависят от наличия водных источников (Афанасьев, I960. С. 96; Жирнов, 1982. С. 15-52, 56-91; Фадеев, Слудский, 1982. С. 27-56 и др.). По-видимому, скотоводческие народы аридной зоны Евразии осваивали и познавали природные ресурсы и климат данной экологической ниши в процессе передвижения на первых порах вслед за дикими животными, совмещая в той или иной форме скотоводство с занятием охотой в виде сезонно-мигри-рующего перегонно-отгонного скотоводческого хозяйства. Тем самым обеспечивался процесс органического включения человека и его деятельности в функционирование географической среды.

В связи с этим следует высказать еще ряд соображений, во-первых, в эпоху увлажнения и сдвига природно-ландшафтных зон поголовье диких копытных животных могло существенно увеличиться и повлечь за собой возрастание значимости и роли охоты, кстати сказать, хорошо фиксируемых для Северного Казахстана (Хабдулина, Зданович, 1984. С. 154). При этом повышение удельного веса охоты может относиться к числу тех элементов материальной культуры, которые археологически слабо уловимы и почти не засвидетельствованы в выявленных памятниках.

Во- вторых, сезонно-мигрирующий охотничье-скотоводческий тип хозяйства, как исторически кратковременная и переходная стадия общественного развития, не приводил к формированию особого образа жизни, специфичного комплекса материальной культуры, не требовал вовлечения всего населения в систему сезонных миграций вслед за дикими животными и вполне мог быть обеспечен в функциональном смысле деятельностью лишь отдельных, весьма немногочисленных, групп населения. В этой связи, на наш взгляд, напрашивается аналогия с системой выпаса кочевниками табуна лошадей (коса) в зимний период года, когда небольшая группа табунщиков (3-4 человека на 1000-1500 голов) отгоняла кос за много километров, иногда до 100-300 км, от зимовки и вплоть до наступления весеннего периода выпасала его на дальних пастбищах. Да и в теплый период года система выпаса табуна лошадей существенно не отличалась от технологии выпаса в зимний период (см. параграфы 4.2 и 4.3). При этом, следует заметить, табунщики пространственно были отделены от своих семей, а их труд сопровождался особым укладом и специфическим режимом жизнедеятельности. Важно подчеркнуть, что в истории подобный сезонно-мигрирующий тип охотничье-скотоводческого хозяйства хорошо известен и многократно зафиксирован в разнообразных письменных и этнографических источниках. Сложение одной из форм номадизма, например, у североамериканских индейцев, уже в новое время происходило на основе весьма своеобразного симбиоза охоты на бизонов и коневодства (Аверкиева, 1970. С. 10-36; Велтфиш, 1978. С. 198; Оплер, 1978. С. 268, 270, 272; Шнирельман, 1980. С. 196-202 и др.).

Другим свидетельством возможности подобной интерпретации проблемы является особое, порою ритуальное, значение облавных охот в жизни всех кочевников Евразии (см.: Меховский, 1936. С. 60; Левшин, 1832. Ч. 3. С. 207; Петров, 1961. С. 81-82; Вайнштейн, 1972. С. 202-205; Ларичев, Тюрюмина, 1975. С. 101; Султанов, 1982. С. 60-61 и др.). Особенно значительной была роль облавных охот у монголов эпохи сложения грандиозной империи Чингиз-хана, ей придавали военно-политическое и порою даже сакральное значение (Владимирцов, 1934. С. 40 и др.). Небезынтересно отметить, что обряд усыновления Тэмучжина Ван-ханом и обряд братания последнего с Есугеем включал в себя помимо всего прочего произнесение следующего ритуализированного выражения:

Такое важное значение, которое придавалось облавным охотам, вероятно, можно рассматривать как одну из форм реминисценци-рующего переживания некогда всеобщего способа жизнедеятельности кочевых народов. Тем более, что источники недвусмысленно указывают на то, что монголы, прежде чем стать кочевниками, были охотниками (Владимирцов, 1934; Козин, 1941 и др.), а в последующее время сочетали охоту со сководством (Пиков, 1980. С. 129-130; Кычанов, 1980. С. 144).

В этой связи следует отметить важную, на наш взгляд, мысль В. Г. Мордковича о том, что охоту можно рассматривать как акцию по очищению экологической ниши от диких животных в пользу домашних. И в этой борьбе за пастбища, полагает он, огромные массивы степных пространств были освоены скотоводческим хозяйством человека прежде всего за счет освобождения их от конкурентных видов диких животных (Мордкович, 1982. С. 183-186). Иначе говоря, необходимость охотничьего промысла обусловливалась потребностью освобождения среды обитания от конкурентных видов диких копытных животных, вытеснения и занятия их места в данной экологической нише.

Таким образом, можно предположить, что возникновение сезон-но-мигрирующего охотничье-скотоводческого хозяйства первоначально было одним из многих вариантов развития системы материального производства в условиях кризиса земледелия и аридиза-ции климата. В последующее время именно этот тип хозяйства оказался наиболее приспособленным к изменяющимся условиям среды обитания и конкурентоспособным, позволив значительно расширить жизненное пространство древним насельникам в процессе освоения новой экологической ниши. В результате развития охотничье-скотоводческого хозяйства и его проникновения в засушливые районы происходило познание природно-климатических условий, накапливался опыт экологической адаптации, совершенствовалась организация системы материального производства, вырабатывалась технология ведения хозяйства в новой географической среде. Одновременно происходило очищение экологической ниши от конкурентных видов диких животных. Следует подчеркнуть, что этот процесс общественного развития носил спонтанный и совершенно объективный, независимый от воли и желания людей, характер. Иначе говоря, динамика историко-культурного развития общества под влиянием трансформации географической среды детерминировала возникновение сезонно-мигрирующего охотничье-скотоводческого хозяйства в аридной зоне Евразии как закономерного и наиболее оптимального способа освоения новой экологической ниши, явившегося важной ступенью в качественной перестройке скотоводческого хозяйства и становлении кочевничества.