Иоганн Дройзен - История эллинизма [В 3 томах]

Доктор исторических наук, профессор Э. Д. Фролов

Карл Крист (из книги: Christ Karl. Von Gibbon zu Rostovtzeff. Leben und Werk fuhrender Althistoriker der Neuzeit. Darmstadt, 1972)

Перевод статьи сделан Э. Д. Фроловым.

Греческий идеал в немецкой классической филологии в духе Винкельмана и Гумбольдта, как известно, достигает кульминации в апофеозе свободной Греции. Оценки вроде той, что дал Вильгельм фон Гумбольдт, а именно, что "греческий дух, привитый на немецкую почву, проложил русло, по которому человечество могло без остановки идти вперед", [1] См. письмо Вильгельма фон Гумбольдта к Швейдхойзеру, цитируемое у А. Момильяно (Momigliano А. Genesi storica е funzione attuale del concetto di Ellenismo // Contribute alia storia degli studi classici. Roma, 1955. P. 172). исключает любое соответствующее истине историческое понимание тех сил, которые в IV в. до P. X. подчинили мир греческих городов и включили его в более крупную историческую формацию. Между тем к защите греческих ценностей добавилось под влиянием современных потрясений, вызванных Наполеоном, историческое оправдание греческой свободы. Оно привело к отождествлению немцами собственного дела с борьбой Демосфена против Филиппа II Македонского. Характерным для духовного развития Европы в начале XIX в. было то, что Б. Г. Нибур в 1805 г. опубликовал анонимно перевод первой "Филиппики" Демосфена и посвятил этот перевод русскому царю Александру.

Общее понимание греческой истории, данное Гегелем в его "Философии истории" (в лекциях 20-х годов XIX в.), несмотря на широкий исторический контекст, в который оно заключено, является показательным для тогдашнего общего суждения о послеклассической эпохе греческой истории. Эта эпоха - "период разложения и упадка", в конце которого стоит встреча с Римом, "позднейшим орудием мировой истории". [2] Hegel G. W. Fr. Vorlesungen iiber die Philosophic der Geschichte. Stuttgart, 1961. S. 321. Содержание этой эпохи, которую Гегель очерчивает временем македонского господства и характеризует как упадок греческого духа, оценивается весьма негативно. На долю Филиппа II и здесь тоже выпадают обычные упреки в мелочности, упрямстве, насилии, политическом обмане; лишь Александр исключается из этого общего обвинительного вердикта. Его краткая характеристика оказывается даже на удивление положительной. Гегель говорит о том, что в нем не только соединялись полководческий гений, несравненное мужество и величайшая храбрость, но что все эти качества еще более возвышались благодаря прекрасной человечности и индивидуальности. [3] 1bid. S. 382. Однако время диадохов интересовало Гегеля уже меньше; то, что было в нем интересного, касалось, по его мнению, не истории государств, а судеб великих личностей.

Решительную перемену в оценке Александра Великого и следующих за ним столетий произвел впервые лишь Иоганн Густав Дройзен. Он родился 5 июля 1808 г. в Трептове (в Померании) в семье гарнизонного проповедника. Юноша сам пережил движение освободительных войн, бессилие и последовавшее возрождение Пруссии; в доме своего отца он видел Блюхера и Неттельбека, защитника Кольберга, а в 1813 г. в Штеттине непосредственно наблюдал приливы и отливы тогдашней борьбы. Он рано познал как возбуждение, так и горести этой войны. Впрочем, семья Дройзенов испытала и более непосредственный сильный удар: отец, который столь же мало щадил себя в качестве пылкого патриота, как и на поприще духовника, хотя и получил в 1814 г. назначение в суперинтенданты и на пост первого пастора (pastor primarius) Трептова, однако два года спустя умер, и его смерть привела семью к нищете. Мать Дройзена со своими пятью детьми должна была освободить казенную квартиру в прекрасном Элефантхаузе и заботиться о пропитании своих детей шитьем, штопкой и вязанием.

Лишь с помощью пожертвований со стороны друзей отца Иоганн Густав смог посещать гимназию Св. Марии в Штеттине, а позднее начать занятия в Берлине. Уже гимназистом он был вынужден опробовать свои силы в качестве школьного наставника, с тем чтобы за счет дополнительных уроков пополнить тощий кошелек семьи. Однако тогда же благодаря превосходному учителю греческого языка познакомился он с Демосфеном и Софоклом и даже отважился на стихотворный перевод Софок-ловой "Антигоны".

В 1826 г. Дройзен продолжил свое образование в Берлинском университете, где сильнейшее влияние на него оказали Август Бек и Гегель. [4] О влиянии Гегеля на Дройзена подробнее см.: Bravo В. Hegelianisme et recheche historique dans I'oeuvre de G. J. Droysen // Antiquitas Graeco–Romana et tempora nostra. Praha, 1968. P. 151 ff. Поначалу ему было трудно войти в эту новую жизнь. Многими чертами его письма тех лет напоминают о первых годах Винкельмана: "Я здесь один, чужой среди чужих, ограниченный общением с самим собой и моими мертвыми друзьями - возвышенными и почтенными древними авторами". [5] См. письмо Дройзена к своей старшей сестре от 13 VI 1826, цитируемое в книге сына историка – Густава Дройзена (Droysen G. Iohann Gustav Droysen. Bd I. Leipzig, 1910. S. 51). Положение Дройзена ухудшилось еще более, когда в 1828 г. умерла также и его мать, и он более чем когда-либо должен был полагаться на собственный дополнительный заработок частного учителя. Бек сосватал ему в 1829 г. знаменитого ученика - Феликса Мендельсона-Бартольди, который был почти тех же лет. Теперь Дройзен вступил в более свободный и широкий мир. "Они живут, как могут жить люди в раю", - писал он своей сестре Матильде. [6] Ibid. S. 58.

Тесные связи, установившиеся между молодыми людьми, доказываются их перепиской; кроме того, Мендельсон переложил на музыку некоторые стихи Дройзена. Впрочем, он и сам обладал натурой в высшей степени музыкальной; в литературе часто уже указывали на то, какое яркое подтверждение этому доставляют его язык, его стиль и художественные зарисовки. Благодаря связи с Мендельсоном его вкус к музыке и поэзии несомненно получил дополнительное глубокое развитие. Одновременно благодаря кружку берлинских друзей, сложившемуся тем временем вокруг него, он испытал новые воздействия, в частности со стороны Морица Файта и художника Эдуарда Бендеманна.