Аркадий Шофман - История античной Македонии [в 2 частях]

Особенно отчетливо модернизация восточных походов ощущается в американо-английской историографии, восхваляющей македонские завоевания, оправдывающей захваты и грабежи. Об этом красноречиво свидетельствует работа американского историка Робинсона «Александр Великий», вышедшая [40] в США в 1947 году. [85]В ней извращается и фальсифицируется история общественных отношений в самой Македонии, гипертрофируется роль македонских солдат в их взаимоотношениях с царем, крайне идеализируется Александр. Автор отдает все свои симпатии захватчикам, возвеличивает значение завоевания для завоеванных народов. Основная суть восточных походов Александра определяется как «встреча Востока с Западом в мировом правительстве и братстве». Эта же мысль красной нитью проходит и в работе известного английского ученого оксфордского профессора А. Тойнби, выпустившего в 1959 году исследование об эллинизме. [86]Книга эта также идеализирует деятельность Александра Македонского. Автор пишет: «Александр хотел подняться над низким [41] идеалом эллинской власти, над неэллинами к высокому идеалу братства всего человечества». [87]С точки зрения Тойнби, завоевание Востока и военный триумф эллинского оружия под македонским предводительством были для эллинов сенсацией. Чувство такой сенсации можно сравнить с тем чувством, которое испытывали обитатели Западной Европы в новое время, когда они открыли Америку и морской путь в Индию вокруг мыса Доброй Надежды. Чувства же персов и их подданных он сравнивает с тем чувством, которое испытали инки и их подданные, когда кастильские завоеватели напали на них, вооруженные до зубов, с оружием, значительно превосходившим их собственное. [88]

До настоящего времени в буржуазной науке эпоха Александра Македонского освещалась с двух точек зрения: психологической и военной. В обоих случаях весь интерес к македонскому царю и полководцу сосредоточивался на его личности, а не на его исторической роли. В лучшем случае эту роль расценивали, исходя из внутреннего мира самого завоевателя. Можно согласиться с Вилькеном, который утверждал, что каждый исследователь имел своего Александра и толковал его деятельность с субъективных позиций. Большинство историков, занимавшихся этой эпохой, стремилось определить ее сущность главным образом из характеристики македонского царя, а не из тех социальных и политических сдвигов, которые тогда имели место на Западе и Востоке. Поэтому и не могло быть выяснено до конца как основное значение восточных походов, так и роль в них самой родины завоевателя — Македонии.

Если по проблемам эллинизма в буржуазной историографии эпохи империализма отчетливо проявляется модернизация и идеализация исторических событий, то по проблеме взаимоотношений Македонии с Римом преобладает романофильская тенденция. Она находит свое выражение в ряде работ французского ученого М. Олло.

Придерживаясь позиции Моммзена в этом вопросе, Олло решительно выступает против тех историков, которые писали о твердо выраженном стремлении римлян подчинить себе эллинистические страны. [89]Он отрицает экспансионистские цели Рима и стремится доказать, что Рим не имел агрессивных намерений в Греции и на Востоке. Олло считает, что в последней трети III в. можно говорить об определенной враждебности некоторых эллинистических государств по отношению к Риму. Таким враждебным Риму государством являлась [42] Македония, возглавляемая Филиппом. Олло полагает, что в это время нельзя говорить о какой-либо определенной политике Рима в отношении Греции, Македонии и других эллинистических государств. [90]Тогда никаких завоевательных устремлений по отношению к Греции и Македонии не было. При рассмотрении взаимоотношений между римлянами и македонским царем Антигоном Досоном историк поясняет, что римский сенат не мог не замечать прогрессировавших успехов политики царя Антигона Досона, но не сделал никаких попыток осуществить какие-либо действия, направленные против этой политики, хотя не мог не сознавать, что успешная политика Антигона Досона восстанавливает господство Македонии в Греции и это представляет собою угрозу для жизненных интересов Рима, поскольку создается мощное государство на границах римских владений. [91]В отношении Греции и Македонии Рим тогда не хотел проводить завоевательной политики. [92]«Сенат, — пишет Олло, — не делал этого ни потому, что он не мог делать, а потому, что не хотел, и у него даже не возникало мысли об этом». [93]Будучи приверженцем романоцентрической точки зрения, Олло не считает римлян агрессорами, указывает на явное их миролюбие, подчеркивает, что агрессивность была проявлена не со стороны Римского государства, а со стороны Македонии, пытавшейся вырвать у Рима Иллирию. [94]Вмешательство римлян в восточные дела оказалось, по мнению Олло, «совершенно случайным», было вызвано тревогой Рима за свою судьбу перед лицом объединившихся сил Востока — Македонии и Сирии. По Олло, римляне могли уже в первой македонской войне нанести решительное поражение Македонии. Но они не желали вступать в конфликт с царями династии Антигонидов и не имели никаких завоевательных намерений в отношении Македонии. [95]

«Восточными вопросами» римский сенат, как указывает Олло, начинает заниматься только во время второй македонской войны и в последующие за этой войной годы. [96]Но и эта война, говорит историк, не была результатом какой-то преднамеренной политики римского сената, [97]решающую роль сыграл случай, [98]действия римлян не были результатом обдуманной политики. Рим должен был лишь обеспечить себе контроль [43] над жизненно важной для него Иллирией. [99]Политикой самозащиты объясняет автор позиции римлян в т. н. первой македонской войне. Олло преувеличивает роль Рима, представляя его решающей силой в международных отношениях Средиземноморья на рубеже III—II вв. до н. э., отказывая Греции, Македонии, Сирии и другим государствам в праве иметь свою собственную политику, свои задачи в этой области. [100]

Олло заканчивает свою книгу следующими словами: «По отношению к римлянам неправильно то изречение, что все развивается с закономерной последовательностью». [101]Это симптоматично. Буржуазная историческая наука, отрицая историческую закономерность, старается изобразить историю как «хаос случайностей», а исторические факты как изолированные явления, не связанные с определенной исторической ступенью общественного развития.

Стремление буржуазных исследователей к модернизации, отрицание ими законов общественного развития приводит их к тому, что они не ищут закономерностей в историческом процессе, а заменяют их исследованием отдельных фактов, деятельности отдельных личностей.