Лев Ельницкий - Знания древних о северных странах

Имя саспиров, локализующееся в кавказских горах, к востоку от Колхиды, звучало позже в Саспиритиде - области Великой Армении, а еще позже сохранилось в местном наименовании Испир на верхнем Чорохе.

Повествуя о происхождении колхов, Геродот настаивает на тождестве их языка с египетским, на сходстве их обычаев и общности антропологического типа. Весь этот псевдонаучный арсенал понадобился ему для обоснования и истолкования легенды о походе мифического египетского фараона Сезостриса (у других авторов Везоса), [59]в облике которого соединились черты Рамзеса II, Аменхотепа III и других фараонов нового царства, в Европу.

Колхида была привлечена к этой легенде, вероятней всего, потому, что речь тут шла о границах Европы и Азии, т. е. о реке Фасис. В оправдание и подкрепление этой истории, входившей в состав легендарно-исторического багажа ионийских логографов, сообщавших о походах ассирийского царя Нина, [60]эфиопского царя Теарко [61]и египетского Сезостриса, [62]Геродот привлек все, что было можно, вплоть до колхидского льняного полотна, которое, однако, по каким-то причинам называется у него сардоническим (сардским, II, 105).

Геродот приводит суммарные измерения величины Каспийского моря, о характеристике которого, как замкнутого бассейна, речь была выше: длина его выражается в одиннадцати, ширина восьми днях плавания (1, 203). Весьма любопытно при этом, что географическое понятие "длины" (μήχος) связано у Геродота с представлением о долготном направлении - Европа, по его словам, в длину (μήχεϊ) равна Азии и Ливии, вместе взятым (IV, 45). А это означает, что Каспийское море, по Геродоту, так же как и по Птолемею, оказывается раза в полтора длиннее в долготном, а не в широтном направлении - аберрация, причину которой следует искать скорее всего в условностях древней картографии, изображавшей (на картах-дорожниках) мир вытянутым в долготном и укороченным в широтном направлении.

Такова грандиозная по своим средствам и материалу картина древней Скифии и соприлежных с ней северных стран, начертанная Геродотом. Изложение его, как мы видели, полно разнообразных противоречий, вольных и невольных искажений, завуалированно-легендарных подробностей. Это все же не мешает ему быть наиболее содержательным источником сведений о северных странах, и изучение геродотова "Скифского рассказа" все более и более раскрывает его богатства и его реальное содержание. Интенсивные археологические исследования на территории древней Скифии оживили и подтвердили рассказ Геродота богатейшими данными из области материального быта и искусства скифов.

Скифские археологические памятники со своей стороны содействуют объяснению и пониманию Геродота. Они свидетельствуют прежде всего о том, что геродотов рассказ нельзя понимать буквально, без критики.

Если мы не будем пытаться толковать и объяснять неясные места повествования Геродота, мы никогда не освободимся от тех многочисленных противоречий и несообразностей, которые его наполняют.

Если мы не постараемся понять зависимость Геродота от разноречивых источников, с одной стороны, от его позиции по отношению к ионийской натурфилософии, мифографии и этнографии, с другой, если мы не поймем, что при описании европейских скифов Геродот, зачастую не отдавая себе в этом отчета, пользовался данными, относящимися к скифам закаспийским, а также, описывая скифов своего времени, приводил сведения, относящиеся к временам давно прошедшим, мы не поймем тогда толком даже того, почему столь яркое и детальное описание скифского погребального обряда, какое дает Геродот (IV, 71 сл.), не находит себе точного подтверждения в скифских курганах между Днепром и Доном, а ярко документируется данными раскопок больших скифских курганов на Алтае, [63]равно как не поймем и того, почему границы названных им скифских племен не укладываются на современную археологическую карту.

Период Александра Македонского был поворотным пунктом также и в истории древней географии. Грандиозные переходы и плавания, совершенные македонской армией и флотом, открыли для греков воочию внутренние области Азии и Африки, а также берега Индийского океана и Персидского залива, о котором впервые в результате плавания Неарха были получены определенные сведения.

Не говоря уже о значении походов Александра для изучения среднеазиатских пространств, только в это время греки познакомились как следует с внутренними областями Малой Азии. О ней, как мы убедились, Геродот имел еще совершенно недостаточные и превратные представления, вплоть до того, что он не упомянул о Тавре - горном хребте, пересекающем полуостров в долготном направлении и находящем свое продолжение, как считали позднейшие географы древности, в великих горных хребтах Азии, с которыми греки также впервые познакомились в результате македонских завоеваний.

Однако эти новые и поистине грандиозные географические факты, ставшие достоянием географической науки во второй половине IV столетия до н. э., могли быть ею осознаны и освоены лишь значительно позже, не раньше чем через столетие. Современники же этих открытий, и при этом наиболее образованные и прозорливые из них, как, например, Аристотель, стояли в области географических представление еще во многом на позициях древнеионийской науки. И это в то время, как космологические представления греков на протяжении V-IV вв. до н. э. претерпели глубочайшие изменения и от Анаксимандровой земли-цилиндра, плавающего в Мировом океане, пришли к учению о шарообразности Земли, зародившемуся у пифагорейцев, в качестве чисто отвлеченного и мифологического образа, в научную же гипотезу обращенного трудами Парменида, Эвдокса и Аристотеля.

Весьма продуктивным оказалось также высказанное впервые Парменидом учение о зонах, на которые он разделил земную поверхность в климатическом отношении. Учение о зонах было в особенности развито Аристотелем, установившим наличие пяти зон на земном шаре: жаркой зоны, обнимавшей пространство между тропиками и необитаемой вследствие чрезмерно высоких температур и засушливости; двух умеренных зон - южной и северной, обнимавших пространство между тропиками и полярными кругами, пригодных для жизни, и двух холодных полярных зон, необитаемых вследствие морозов и вечного оледенения. [1]

Однако, несмотря на все эти теоретические успехи, неуверенно и медленно распространявшиеся в науке, в области реальных географических знаний современники Александра Македонского пребывали еще в плеву представлений, укоренившихся с глубокой древности и весьма прочно владевших человеческим сознанием.