Лев Ельницкий - Возникновение и развитие рабства в Риме в VIII—III вв. до н.э.

Ответственный редактор С. Л. Утченко

Академия наук СССР

Институт истории

Исследования по истории рабства в античном мире

Редакционная коллегия:

К. К. Зельин, Я. А. Ленцман, А. И. Павловская,

С. Л. Утченко, Е. М. Штаерман

[5] – конец страницы.

OCR – проект Συμπόσιον.

Москва

Издательство «Наука»

1964

Тираж 1500

Этой работе должны быть предпосланы некоторые оговорки, ибо в ней идет речь не только о рабах в собственном смысле слова, но и о других неполноправных общественных состояниях, так или иначе близких к рабству.

Противоречивые характеристики различных категорий угнетенных и неполноправных людей свойственны не только новой, но и древней литературе: ,неоднократно лица одной и той же общественной принадлежности трактуются разными авторами то как рабы, то как свободные, хотя и неполноправные люди. Подобный разнобой в социальных характеристиках свойствен не только древней исторической и политической литературе, в особенности разноречиво определявшей положение сельского населения, находившегося в эксплуатации у античных полисов, которая принимала, видимо, довольно разнообразные формы. Если противоречивые характеристики древних историков, юристов и философов–социологов в отношении трактовки соответствующих социальных вопросов могут восприниматься как результат их определенной профессиональной позиции, то смутность и противоречивость социальной терминологии, наличествующей в эпиграфических памятниках, проистекает скорее всего из той неопределенности, которая царила в самой жизненной повседневности. Известны надписи, в которых рабами именуются лица, вряд ли являющиеся таковыми по своему фактическому положению (например, надпись Эмилия Павла о ласкутанских рабах, см. стр. 120, прим. 10). С другой стороны, когда речь идет, по- видимому, о действительных рабах, они оказываются поименованными лишь по национальному или географическому признаку [1] В надписи на мильном камне П. Попиллий Ленат, консул 132 г. до н.э. говорит о пойманных им в Сицилии после первого сицилийского восстания и о возвращенных хозяевам рабах, как о fugitivos Italicorum (CIL, I², 638 = Χ, 6950), в количестве 917 человек. Если бы обстоятельства сицилийского восстания рабов не были известны, то из упомянутой надписи совершенно невозможно было бы понять о каких, собственно, «беглецах» идет речь, где они были «разысканы» и куда «возвращены». Далее мы увидим, что римляне, так же как и греки, видимо, сознательно избегали во многих случаях точных социальных определений. . Наконец, из некоторых надписей, составленных [5] от имени самих рабов или коллегий рабов, видно, что речь идет о лицах, обладавших определенным положением и экономическим благосостоянием, но не отвечающих обычным представлениям о рабстве. Такого рода данные и будут предложены читателю в этой работе.

Кроме того, поскольку здесь ставится вопрос о начале и о происхождении рабовладения и рабства в Италии, автор счел необходимым возможно более расширить круг явлений, связанных с изучаемыми социальными категориями, не только за счет привлечения внимания ко всякого рода неполноправным общественным состояниям, но и за счет расширения географических рамок, поскольку и априори ясно, что аналогичные социальные явления, имевшие место в эгейских, пунических, сицилийских и великогреческих общинах, не могли не оказывать влияния на общественное развитие италийцев, находившихся с ними в длительном и активном соприкосновении.

Посредством подобных аналогий, а также за счет некоторых историко–этнографических данных, характеризующих рабовладение и близкие ему социальные явления у кельтских, германских, скифских, африканских и североамериканских племен, можно получить отдельные иллюстрации, дополняющие и разъясняющие скудные и фрагментарные данные латинских и греческих источников о древнейших формах рабовладения на италийской почве [2] Наше изложение, таким образом, мало касается форм «свободного» (в буржуазном смысле слова) труда в древнейшем Риме, исполнителями которого следует считать известные категории сельского и городского плебса. Роль этого труда, разумеется, нельзя игнорировать во все времена существования античной общины, хотя он, видимо, никогда не являлся определяющим в ее экономике. Изучение «неподневольного» труда в древности представляет особую задачу, выходящую за рамки этой работы. .

К тому же нами более широко, чем это обычно делается в подобных работах, привлекается материал, освещающий народно–революционные движения, поскольку в них в той или иной мере принимали участие рабы, находившиеся в весьма тесной, но не всегда точно определимой в [6] конкретных деталях связи с другими представителями низших общественных слоев. Поэтому читатель найдет здесь данные о социальных движениях, происходивших не только на италийской почве и в чисто италийской среде, но также в итало–греческих Кумах, в Сицилии и в Северной Африке, где в качестве рабов, и в особенности наемников, широко представлены италийские этнические элементы.

Быть может, несколько шире, чем обычно, к рассмотрению привлекаются и вопросы идеологии, поскольку автор имел желание не только сгруппировать факты, характеризующие идеологию рабов и низов римского общества вообще, но и проследить по возможности влияние идеологии низов, в смысле удержания и опосредствования реминисценций общинно–родового строя, сохранявшихся и культивировавшихся представителями этих низов, на идеологию высших классов, равно как и на некоторые государственные формы и учреждения древнего Рима.

Автору представляется, что благодаря более широкому привлечению подобных фактов, может быть, и не имеющих прямого отношения к истории рабовладения и рабства, и одновременно при наличии более широкой точки зрения на явления, связанные с понятием внеэкономического принуждения в древности, как на различные формы того же рабства, дело изучения всех этих социальных категорий может только лишь выиграть.

Имевшие место еще в 30–е годы текущего столетия попытки установить границу достоверности римской исторической традиции на рубеже IV—III вв. до н.э. постепенно прекратились, видимо, под давлением данных археологической и эпиграфической хронологии, приобретающей все большую солидность. В историографии имеется тенденция считать достоверным в раннереспубликанской традиции лишь то, что подтверждают Полибий или Диодор Сицилийский [3] А. Rosenberg. Einleitung und Quellenkunde zur römischen Geschichte. Berlin, 1921, стр. 139 сл. , так как еще в древности отмечались (Liv., VII, 9, 4; XXVI, 4, 9, 3; XXXIII, 10, 7 сл.) случаи фальсификации анналистами (Лицинием Мацером, Валерием Анциатом, Кл. Квадригарием) фактов, связанных с теми или иными знаменитыми в позднереспубликанское время родовыми именами (Валериев, Клавдиев, Лициниев).