Людмила Боровкова - Восстание «красных войск» в Китае

По словам Цюань Хэна, все эти восстания были выступлениями различных ответвлений «красных войск» [148, гл. 1, 20а]. Ход событий подтверждает это. Так, часть отряда Ли Эра сначала присоединилась к повстанцам в Хаочжоу, а затем — к войскам одного из военачальников Лю Фу-туна. Бу Ван-сань в дальнейшем стал военачальником, непосредственно подчиненным Лю Фу-туну.

В 1351—1352 гг. восстаниями, тяготевшими к основному центру в Жучжоу и Инчжоу, была охвачена довольно большая территория в междуречье Хуанхэ и Хуайхэ, а также в Шаньдуне (схема 1). Известно, что именно в бассейне рек Хуанхэ, Хуайхэ и Лохэ и в Шаньдуне стояли гарнизоны монгольских войск ( мэнгу-цзюнь ) [110, 594], [7]охранявшие основные районы господства монгольских завоевателей. Наличие гарнизонов было, вероятно, одной из причин того, что восстание «красных войск» Лю Фу-туна не охватило всю область. Территория, занятая повстанцами, дробилась на отдельные районы, между которыми находилась полоса, контролировавшаяся правительственными войсками.

Выяснение характера восстания Лю Фу-туна затруднено, поскольку сведения о нем очень скудны. Хорошо известны лозунги движения, но очень плохо его конкретное развитие.

Как уже говорилось, руководители восстания с самого начала выдвинули лозунг восстановления власти китайской династии Сун. Единственное полное определение и толкование этого главного лозунга «красных войск» Лю Фу-туна мы находим в сочинении Е Цзы-ци (в других источниках лишь кратко упоминается о нем). Описывая начало восстания, Е Цзы-ци отмечал: «[Восстановление власти] рода Чжао династии Сун [повстанцы] провозгласили своим лозунгом. Хань Шань-тун ложно был объявлен внуком в девятом поколении [сунского императора] Хуй-цзуна. [В своем] лже-эдикте он говорил: „Я укрыл яшмовую печать за восточным морем, собрал в Японии отборные войска, [чтобы покончить] с крайней бедностью в Цзяннани и богатством, скопившимся к северу от стены (т.е. в Монголии. — Л.Б. )… [Хань Шань-тун] такими словами стремился возмутить Поднебесную"» [84, 51]. В другом месте Е Цзы-ци, размышляя над судьбами (56/57) империи Юань, раскрывает содержание основного требования повстанцев «покончить с крайней бедностью в Цзяннани и богатством, скопившимся к северу от стены»: «После того как династия Юань объединила [страну], она всегда считала центром [империи] Север (т.е. Монголию. — Л.Б. ), а Китай — периферией, собственным [народом] — северян, а южан — чужаками, и этим [противопоставлением] довела [страну] до глубокого раскола… Щедрые дары правителей не доставались Югу, и даже случайные милости были выгодны Северу. Поэтому мы и встречаем в лжеэдикте [Хань Шань-туна] слова о том, что крайняя бедность в Цзяннани, а богатство скопилось к северу от стены» [84, 55]. Объяснение Е Цзы-ци настолько полно и четко, что не нуждается в дополнении. Главный лозунг повстанцев — их требование ликвидировать угнетение китайцев монголами вполне определенно свидетельствует об освободительном характере восстания «красных войск». [8]

О том же говорит и прокламация, широко распространявшаяся повстанцами среди населения. «Великая Юань! [При тебе] подлость и лесть стали у власти, [ты] начала [строительство] на Хуанхэ, изменила деньги, [в этом] корни и источники бед, поднявших миллионы красных платков. [Твои] законы правления слабы, а законы наказания тяжелы. Простой народ недоволен. Люди едят людей, деньги покупают деньги. Когда это прежде было видано! Воры стали чиновниками, чиновники — ворами. Смешались мудрость и глупость. О, как прискорбно!» [114, гл. 23, 283].

Восстание, начавшись под лозунгом изгнания иноземных поработителей Китая, проходило в то же время под девизом пришествия будды Майтрейи, подобно многим восстаниям в истории Китая, в том числе и в предшествующие десятилетия. С именем Майтрейи буддийская традиция связывала коренное изменение существующего мира, в котором после смерти будды Шакьямуни господствуют злые силы. Майтрейя освободит людей и природу от власти зла и создаст мир всеобщего счастья и богатства. Вот как описывался этот грядущий мир в одном из буддийских сочинений. «После того, как Майтрейя придет в этот мир, Jambudirpa (т.е. Китай. — У Хань ) расширится и очистится, исчезнут шипы и колючки, пустые долины и высокие холмы сравняются и станут влажными, золотой песок покроет землю, всюду будут каналы с чистой водой и пышные леса, яркие цветы и благоухающие травы, различные драгоценности, собранные вместе, будут соперничать в блеске. Все смогут возликовать душой. Люди станут милосердными, будут совершенствоваться в десяти добрых делах и, по причине совершенства в добре, будут жить долго в радости и спокойствии. Людей будет много, города станут соприкасаться друг с другом, куры (57/58) долетать друг до друга. Занимающиеся земледелием, посеяв один раз, будут собирать семь урожаев, [так как растения] будут произрастать сами собой и не надо будет пахать» [120, 289]. Становится понятным, почему доведенные до отчаяния бедняки Китая воспринимали весть о явлении Майтрейи как сигнал и призыв к уничтожению существующего мира угнетения и нищеты.

Своеобразное толкование целей движения «красных войск» было дано в популярных в то время среди населения повстанческих областей стихах, которые сохранил в своем сочинении современник событий Тао Цзун-и: «Небо послало армию демонов (так называли членов манихейской секты «Минцзяо», которая в то время слилась с «Белым лотосом». — Л.Б. ), чтобы уничтожить несправедливость ( бу-пин ). [Раньше] несправедливые люди ( бу-пин-жэнь ) убивали непокорных ( бу-пин-жэнь. [Теперь] непокорные убивают несправедливых ( бу-пин-чжэ ). Только [после] искоренения несправедливости наступит великое равенство ( тайпин )» [114, гл. 27, 343]. [9]Таким образом, наряду с лозунгом свержения иноземного ига у повстанцев «красных войск» мы находим требование социального равенства. В стремлении к «великому равенству» легко узнать отголоски идей уравнительности, сформулированных крестьянскими повстанцами эпохи Сун, но теперь эти требования облечены в религиозную оболочку и звучат не так ясно, как, например, в восстании Чжун Сяна и Ян Яо (1130—1135) [35].

На основании лозунгов и целей движения можно, по-видимому, объяснить выбор отличительного цвета и знака повстанцев — красный платок. Известно, что символическим цветом «Белого лотоса» был белый [124, 17, 21]. Возникает вопрос, почему вожди общества отказались от собственного символа и взяли какой-то другой? Китайский историк Ван Чун-у высказал предположение [72, 68-70], которое, на наш взгляд, вполне приемлемо. Еще в 20-х годах XIII в., в период нашествия монголов на Северный Китай, в районе Хэбэй — Хэнань — Шаньдун действовала повстанческая «армия красных курток» ( «хун-ао-цзюнь »). До монгольского нашествия восстание «красных курток» было направлено против местных феодалов, после него — против иноземных захватчиков [см. 154]. Ван Чун-у считает, что в идеологии «армии красных курток» было много общего с идеологией «Белого лотоса». По-видимому, память об освободительной и антифеодальной борьбе «красных курток» была в середине XIV в. настолько сильна у населения долины Хуанхэ, что вожди «Белого лотоса» решили выбрать красный цвет в качестве отличительного знака повстанцев.