Мартин Нильссон - Греческая народная религия

Человек нуждался в тех богах, которые были близки к нему. В сельской местности были второстепенные божества, им поклонялись и приносили жертвы простые крестьяне. Второстепенные божества были и в городе, и несомненно, люди их почитали. Но они были слишком незначительными и не удовлетворяли потребности человека в божественной помощи и покровительстве. Когда возникает такого рода вакантное место, оно, как правило, заполняется. А поскольку греческие боги не могли удовлетворить нужды греков, они стали заимствовать богов у других народов, с которыми у них были контакты. Первой из юго-западной части Малой Азии пришла Геката; это было еще в начале архаической эпохи. Распространению ее культа немало способствовала пропаганда, как это явствует из «Гомерова гимна Деметре» и из обширной вставки в «Теогонию» Гесиода, где она восхваляется как всемогущая. [111] Theogony, vss. 411-52. Культ Гекаты происходит из Карии; это подтверждается тем, что личные имена, в которые входит ее имя, часто встречаются именно в этой области, в то время как в других местах они редки или вообще не известны. [112] Ε. Sittig, De Graecorum nominibus theophoris (Dissertation, Halle, 1911), pp. 61 и сл. Мы не знаем, какого рода богиней была [124] Геката в Карии. В Греции она, несмотря на все усилия, так и не стала великой богиней. Она всегда оставалась богиней ведовства и колдовства, которая безлунными ночами бродит у перекрестков дорог, сопровождаемая злыми духами и лающими псами. Жертвоприношения ей совершались на перекрестках, а представляли ее в образе женщины с тремя туловищами, так как она должна была глядеть сразу в трех направлениях. Часто ее называли Энодия («дорожная»). Некоторые ученые считают, что Энодия была богиней колдовства греческого происхождения, [113] U. von Wilamowitz-Moellendorf, Der Glaube der Hellenen (Berlin, 1931—1932), I, 169 и сл. но их доказательства не слишком убедительны. Во всяком случае, греки приняли Гекату, поскольку им нужна была богиня колдовства и духов. Именно этим и объясняется ее популярность, доказывающая, что темное суеверие было грекам отнюдь не чуждо. У греков были и другие злые духи и опасные призраки: Мормо, которой неблагоразумные няньки пугали маленьких детей; Гелло; Карко; Сибарис; Эмпуза, способная, по Аристофану, превращаться в дикого зверя, собаку, змею или в красивую женщину; Оноскелис с ослиной ногой. Эти чудовища нападали на людей, пили их кровь и пожирали их внутренности. Люди образованные в них не верили, так что они нашли себе прибежище в нянькиных сказках и сохранились в народных представлениях. Показательно, что в римский период, когда суеверность непрерывно нарастала, эти представления [125] распространились еще больше. Общее наименование такого рода чудовищ — ламии; они живут в представлениях греческого народа и по сей день, когда великие боги уже давно позабыты. Упоминания о ламиях встречались и в Средние века, да и сейчас этим словом нередко пугают детей. Если ребенок внезапно умирает, говорится, что его задушила ламия. Ламией называют злую или жадную женщину. [114] Lawson, Modern Greek Folklore and Ancient Greek Religion, pp. 173 и сл. Создается такое впечатление, что эти злые духи, в отличие от богов, бессмертны.

Вернемся к занесенным в Грецию богам других народов. Еще до начала Персидских войн в Афинах появилась Великая Мать, происходящая из Малой Азии. В ее честь был воздвигнут храм Метроон [115] См. мою Gesch. der griech. Rel., I, 687 и сл. (Илл. 35). В своих стихах прославлявший ее Пиндар упоминает о ее оргиастическом культе, с кимвалами, трещетками и факелами. [116] Magna Mater, см. Pindar, Pythia, III, vss. 77 и сл.; также frags. 79, 80, 95 в Bergk, Poetae lyrici Graeci. Этот поэт прославлял и Амона, происходящего из Великого Оазиса бога с бараньими рогами, которого занесли в Грецию, скорее всего, киренцы, [117] В книге «киринцы». HF. поскольку именно через их землю шла дорога к Великому Оазису. [118] Об Амоне см. Pausanias, IX, 16. 1. Оракул Амона греки часто посещали и тогда, когда их вера в свои оракулы стала угасать. В четвертом веке до Р. X. афиняне совершали жертвоприношения Амону за [126] государственный счет. Но все же эти культы, видимо, имели не слишком большое значение для народной религии. Великая Мать прочно соединилась с греческой Матерью — Деметрой, и ее культ утратил свой оргиастический характер. В этом случае имел место возврат к народным обычаям. Амон же едва ли был популярен в прямом смысле слова.

Были в Греции и другие боги инородного происхождения. В пятом веке до Р. X. упоминаются Кабиры. [119] См. О. Kern, «Kabeiros und Kabeiroi» в A. Pauly, Realencyclopadie der classischen Altertums wissenschaft, new ed. by von G. Wissowa (Stuttgart, 1894). В своей комедии «Мир» Аристофан заставляет своего героя Тригея обратиться к зрителям и просить о помощи тех, кто был посвящен в мистерии Кабиров на острове Самофракия, поскольку он видит, что приближается буря. Значит, в аудитории могли оказаться такие люди, и мистерии Кабиров были хорошо известны. Греки почитали Кабиров как защитников мореплавателей. Хотя греки были народом мореплавателей, им было явно недостаточно своих собственных морских богов.

Почитание фракийской богини Бендиды было введено фракийцами, жившими в Пирее (Илл. 36). Эту богиню так почитали, что государство установило в ее честь великий праздник, описанный у Платона, [120] Respublica, p. 327; и Inscriptiones Graecae, Editio minor, Vols. II-III, Pt. 2, № 1496, A, a, I, 86, и b, I, 117. и тратило большие суммы на [127] приносимые ей жертвы. Однако мы не располагаем никакими указаниями на то, что она действительно имела какое-либо значение для греческой религии. В Коринфе и на Сицилии была популярна (хотя и не в такой степени) другая фракийская богиня Котито. [121] S. Srebrny, «Kult der thrakischen Gottin Kotyto in Korinth und Sicilien», Mélanges Franz Cumont (Brussels, 1936), pp. 423 и сл. Ее культ, одним из обрядов которого было «крещение», по-видимому, имел оргиастический характер. Несколько лучше известен нам фригийский бог Сабазий — еще одно проявление Диониса; его культ живописует Демосфен в своей речи против Эсхина. Упоминается он и у Аристофана. Демосфен утверждает, что Эсхин читал священные книги в то время, как его мать совершала инициации, по ночам надевала оленью шкуру, смешивала вино, очищала готовящихся пройти посвящение, натирала их глиной и отрубями, и после этого они вскакивали и восклицали: «Я ушел от зла, я нашел лучшее!» А днем он водил по улицам толпы людей; его голову венчали пучки укропа и ветви тополя, он нес в руках змей, плясал и восклицал: «euoi», «saboi». Такого рода сцены нередко можно было наблюдать тогда на улицах Афин. По-видимому, к подобным оргиастическим культам оказалось восприимчиво немало греков.

Весьма показателен для этой эпохи внезапный подъем культа Асклепия в конце пятого века до Р. X. (Илл. 38). Это был герой-целитель, которого [128] Гомер упоминал лишь как отца Махаона и Подалирия. Для греков великим богом-целителем был Аполлон, но во многих областях в качестве богов-целителей выступали разные герои, подобно тому как в наши дни целителями в магометанских странах почитаются святые. Всех этих героев заместил Асклепий. Наиболее известное святилище Асклепия находилось в Эпидавре; но было и множество вторичных культов (Илл. 37): на острове Эгине, в Сикионе, в Дельфах, в Пергаме и по крайней мере три в Аттике — одно в Пирее, одно близ Элевсина и одно на южном склоне Акрополя. Культ Асклепия в Афинах появился в 420 году до Р. X.; ввел его Телемах из Ахарн, принял бога и Софокл. Благодаря этому его прославили как героя под именем Дексион (Получатель). Все эти побочные культы, основанные в течение довольно небольшого временного промежутка, не мешали расцвету основного культа в Эпидавре. В конце четвертого века до Р. X. в уединенной долине, где располагалось святилище, были возведены здания, примечательные своей многочисленностью и своими размерами: храм, украшенный скульптурами одного из лучших мастеров той эпохи — Тимофея, великолепный театр и знаменитый круглый Толос. Расходы, — вероятно, довольно значительные, — должны были покрываться прибылью, получаемой от визитов многочисленных посетителей, стекавшихся в Эпидавр в надежде исцелиться от болезней.