Владимир Александров - Трудные годы советской биологии

Движущей же силой перестройки биологии были ученые, сохранившие сознание своего профессионального и гражданского долга. Те, кто понимал, к каким разрушительным последствиям в биологии, медицине, сельском хозяйстве и других областях теории и практики приводит деградация истинной науки и замена ее изобретенной лысенковцами мичуринской биологией. Эти ученые видели, какие удивительные открытия в это же время делаются в капиталистических странах в области генетики, биохимии, цитологии, как создается молекулярная биология. Они знали, что в назревающий атомный век первостепенное значение должны получить и для мирных, и для оборонных целей радиационная биология и медицина и их главный раздел — радиационная генетика.

Усилия ученых концентрировались в двух направлениях.

Во-первых, требовалось вернуть право и реальные возможности вести исследовательскую работу в области генетики и в других разделах биологии, разгромленных лысенковщиной.

Во-вторых, необходимо было добиться прекращения вредоносной деятельности лысенковцев в преподавании, в научной и практической деятельности.

В хрущевский период, т. е. до осени 1964 г., в первом направлении удалось добиться существенных результатов. Опасность дальнейшего устранения советских ученых от разработки ряда важнейших проблем биологии начала постепенно осознаваться в руководящих сферах. Существенной при этом была помощь, которую оказывали борющимся биологам многие выдающиеся физики и химики, включая президента АН СССР А. Н. Несмеянова, но возможности президента были очень ограниченны. В отношении второго направления — ликвидации лысенковщины — продвижение было крайне медленным, так как она находилась под защитой Хрущева. Изгнание биологов с занимаемых ими мест и замещение их лысенковскими ставленниками происходило при полном игнорировании всех законов и правил, чисто автоматически. Смещение же лысенковцев, не соответствующих занимаемым должностям, наталкивалось на непреодолимые формальные препятствия и расценивалось как недопустимый «реваншизм». Так как заменять лысенковцев нормальными учеными было практически невозможно, то приходилось добиваться организации новых институтов, кафедр, лабораторий, вакантных мест.

Первым важным событием в борьбе за биологию было решение Президиума АН СССР от 22 июня 1956 г. об организации в Институте биологической физики АН СССР лаборатории радиационной генетики во главе с членом-корреспондентом АН СССР Н. П. Дубининым. Это был результат многократных настойчивых попыток Дубинина убедить ЦК КПСС, Совет Министров СССР и Президиум АН СССР в необходимости возрождения генетики и изучения действия радиации на наследственность. Чтобы добиться разрешения на создание лаборатории радиационной генетики, понадобилось три года упорной борьбы и снятие тормозившего дело Опарина с поста академика-секретаря Отделения биологических наук АН СССР. Организация лаборатории дала возможность Дубинину привлечь к исследовательской работе большое число генетиков, изгнанных после 1948 г. из разных учреждений и пребывавших в это время без работы или работавших не по специальности.

В 1957 г. был организован Институт цитологии АН СССР в Ленинграде во главе с Д. Н. Насоновым. Это частично компенсировало ликвидацию Отдела общей морфологии Института экспериментальной медицины АМН СССР, возглавлявшегося Насоновым и закрытого в 1950 г. К сожалению, руководство Насонова длилось всего несколько месяцев. В декабре 1957 г. он скоропостижно скончался. Жизнь его несомненно укоротило все пережитое за последние годы.

Первостепенно важным для возрождения генетики и цитологии в нашей стране было принятое в мае 1957 г. постановление Совета Министров СССР об организации Сибирского отделения АН СССР и строительстве вблизи Новосибирска научного городка, включавшего Институт цитологии и генетики.

В 1959 г. академик Энгельгардт добился создания Института физико-химической и радиационной биологии АН СССР, в дальнейшем сменившего свое камуфляжное название на более откровенное — Институт молекулярной биологии.

В начале 1958 г. в Институте атомной энергии (ИАЭ) по инициативе академиков И. В. Курчатова, И. Е. Тамма и А. П. Александрова начинает работать биофизический семинар, на котором выступают приглашенные из других учреждений генетики и цитологи. Семинар должен был подготовить создание в ИАЭ Отдела молекулярной биологии, защищенного от всяких посягательств Лысенко авторитетом высокой физики. В 1958 г. там была организована лаборатория генетика С. И. Алиханяна, в 1959 г. — генетика-биохимика Р. Б. Хесина. Лаборатории и их штаты множились, и в 1961 г. в ИАЭ был учрежден радиобиологический отдел (в 1970 г. защитную частичку «радио» отбросили). Этот отдел, душой которого был Р. Б. Хесин, сыграл выдающуюся роль в борьбе с одичанием нашей биологии. С января 1978 г. он был превращен в самостоятельный Институт молекулярной генетики АН СССР с одиннадцатью лабораториями.

В недрах Института химической физики АН СССР при поддержке его директора академика Н. Н. Семенова группа генетиков под руководством И. А. Рапопорта в 1958 г. начала развертывать работу по получению на пшенице мутаций с помощью физических и химических агентов. В некоторых не прекращавших своего существования институтах и на кафедрах оживлялись генетические и цитологические исследования.

У нас всегда не хватало журналов для публикации научной продукции, поэтому большим подспорьем было создание двух новых журналов — «Биофизика» (1956) и «Цитология» (1957). В состав редколлегий этих журналов не был включен ни один лысенковец, в декларациях о задачах обоих журналов не было сказано ни слова о мичуринской биологии.

Для работы новых исследовательских центров в области генетики, цитологии, молекулярной биологии требовались кадры. Уцелевших старых специалистов было мало. В 1955 г. началось массовое освобождение из тюрем, лагерей и реабилитация репрессированных. Однако реабилитация — не живая вода, она могла вернуть доброе имя репрессированному, но не жизнь. В нашу науку не вернулись Вавилов, Левитский, Карпеченко, Левит, Агол, Мейстер и многие другие талантливые биологи. Вузы выращивали людей, напичканных мичуринской биологией. Я уже говорил, какая обстановка царила на биофаке МГУ в середине 50-х годов, на периферии же было много страшнее. Очень важно было создать центры подготовки специалистов-генетиков. В связи с этим приобретал важное значение вопрос о замещении в Ленинградском университете должности заведующего кафедрой генетики и селекции, освободившейся в 1956 г. после ухода М. С. Навашина.

На вакантное место подали заявления два кандидата: Д. Ф. Петров и М. Е. Лобашев. Первый кандидат был явно слабее, и Ученый совет биолого-почвенного факультета ЛГУ предпочел кандидатуру Лобашева, воспитанника университета. Это вызвало бурную отрицательную реакцию со стороны ряда видных московских генетиков и цитогенетиков. За подписью девяти ученых был направлен протест ректору ЛГУ члену-корреспонденту АН СССР А. Д. Александрову. Возражения против избрания Лобашева послали в ЛГУ один из наших ведущих генетиков Б. Л. Астауров и директор Ботанического института АН СССР П. А. Баранов. Я, как ленинградский биолог, получил от московских друзей генетиков несколько тревожных писем по этому же поводу.