Владимир Александров - Трудные годы советской биологии

Как могло случиться, что бред, не имеющий отношения к науке, был принят за «великое открытие в науке»? Единственным объяснением может служить тот факт, что 1 февраля 1962 г. Ким Бон Хану и его коллективу было послано письмо Председателя ЦК Трудовой партии Кореи и Председателя Совета Министров КНДР Ким Ир Сена, в котором говорится: « Горячо поздравляю Вас с великим научным достижением, открытием субстанции кенрак… Весь корейский народ высоко оценивает Ваш подвиг и гордится им как великим достижением в развитии науки нашей страны… Ваша преданность партии и народу демонстрирует благородный облик красных ученых, выпестованных нашей партией… » и так далее. Этого оказалось достаточно.

К 60-м годам наша биология и медицина уже избавились от «новой клеточной теории» Лепешинской, однако в некоторых кругах, видимо, осталась какая-то тоска по несостоявшемуся великому открытию. Думаю, что этим можно объяснить появившееся у нас стремление внедрить больную фантазию Ким Бон Хана в советскую науку. Помимо того, что из Северной Кореи стала систематически поступать на русском языке литература по кенраку, в наших журналах «Техника — молодежи», «Новые книги за рубежом» начала появляться сочувственная информация о кенраке; на эту тему в медицинских сферах устраивались семинары. В мае 1965 г. Минздрав СССР направил в Пхеньян для ознакомления с Институтом Ким Бон Хана заведующего кафедрой анатомии II Московского медицинского института В. В. Куприянова и начальника Главного управления лечебно-профилактической помощи Минздрава СССР Э. А. Бабаяна. Вернувшись, они представили Министерству хвалебный отчет о работах Ким Бон Хана с рекомендациями: а)пропагандировать в советской печати учение о кенраке; б)организовать в Москве две лаборатории по изучению кенрака; в)послать молодых специалистов для обучения к Ким Бон Хану. Нашему издательству «Мир» предложено было издать книгу Чхве Де Хвона, в которой излагаются «открытия» Ким Бон Хана.

Возникла реальная опасность, что неверная информация наших директивных органов о деятельности Ким Бон Хана может плохо отразиться на биологии, начавшей оправляться от недавних кошмаров. В связи с этим я на двух страницах написал заявление о вздорности учения о кенраке и опасности заражения им нашей науки. Это заявление от имени Научного совета по проблемам цитологии при АН СССР в мае 1966 г. было послано в ЦК КПСС, президенту АН СССР, министру здравоохранения СССР, в газету «Правда», в издательство «Мир» и в журналы, печатавшие информацию о кенраке. В конце заявления написано: « Кроме того, мы не можем безразлично относиться к тому, что в дружественной нам КНДР биология и медицина калечатся лжеучением Ким Бон Хана. Слишком свежи в нашей памяти трудные для нашей биологии годы, к счастью, ушедшие в прошлое ». Как развивались события в Корее дальше, я не знаю, во всяком случае в 1971 г. Институт кенрака уже не существовал. Обошелся он этой стране недешево.

В любой стране могут появляться личности со сдвинутой психикой, обуреваемые стремлением совершить великое научное открытие. В 1972 г. в Японии на средства автора К. Хишима, назвавшегося «Президентом общества неогематологии», была напечатана на английском языке книга «Революция в биологии и медицине» с подзаголовком «Новая теория в науке о жизни и ее практическое применение в лечении болезней». Это великолепно изданный том с отличными цветными микрофотографиями, где на 490 страницах психически больной человек доказывает способность безъядерных эритроцитов превращаться в любые клетки тела, включая половые. В книге имеется глава, посвященная О. Б. Лепешинской (с ее портретом), в которой автор во многом с ней соглашается. Ни эта книга, ни 10 других книг того же автора не отразились на японской биологии и медицине, власти не взяли их под свое покровительство.

Основная мораль лысенковской эпопеи — это недопустимость попыток управляющих инстанций любого уровня, стоящих над наукой, вмешиваться в борьбу научных идей. Чем выше эти инстанции, тем пагубнее могут быть результаты такого вмешательства.

В сталинскую эпоху всем гражданам нашей страны приходилось держать трудный экзамен на поведение. Биологам же лысенковщина предъявила дополнительные суровые требования и выявила присущее людям широкое многообразие этических представлений и разную прочность моральных устоев. Гетерогенитет физических и психических показателей у представителей вида Homo sapiens несравненно больше, чем у особей любого другого вида общественных животных. Причиной этого является выход вида Homo sapiens из-под жесткого контроля естественного отбора, отсекающего крайние варианты. Эту функцию обычно берут на себя диктаторы. Они ликвидируют крайние отклонения от середины, а для остальных стремятся создать режим, приводящий к их обезличиванию. Недаром Де Голль жаловался, что трудно управлять государством, где имеется 400 сортов сыра. Тем не менее гетерогенность поведения ученых ярко выявилась и при становлении лысенковщины и в период ее ликвидации.

Помимо различия в природе людей важнейшей причиной многообразия поведения было различие в их семейном, служебном, общественном, партийном положении. Это определяло силу давления лысенковского пресса, принуждавшего человека к совершению аморальных поступков.

В то время наиболее массовой формой отступления ученых от нравственных норм был словесный или письменный отказ от собственных научных воззрений и одновременно признание мичуринских догм, лженаучность которых была при этом для них очевидна. Некоторые этим не ограничивались и для укрепления своего положения или в целях карьерного продвижения разоблачали своих товарищей и учителей, обвиняя их в антимичуринских пороках. Иные шли еще дальше, сочиняя на своих научных оппонентов политические доносы, зная, что они могут привести не только к их изоляции, но и к физическому уничтожению. Такая обстановка растлевала научную молодежь и тем самым обеспечивала аморальный задел на будущее. Однако ставить баллы людям за поведение трудно.

Вину человека, совершившего проступок, следует рассматривать с двух позиций. С объективной точки зрения она определяется величиной вреда, который причинен обществу или отдельным людям. Но этот показатель явно недостаточен. Приходится учитывать субъективный компонент: в какой мере действия данного человека противоречили его представлениям о добре и зле, вступил ли он при этом в конфликт с собственной совестью или нет. Этот компонент зависит как от личных свойств человека, от его нравственной структуры и интеллектуального уровня, так и от его сложных внешних связей, которые могут смягчать или усугублять ответственность за совершенный проступок. Один, совершая проступок, вынужден идти на ссору с собственной совестью, другой, при такой же ситуации, ни в какие противоречия со своей совестью не вступает. Один сознает, что творит безобразие, другой этого понять не может.