Андрей Буровский - Правда о допетровской Руси

— Но ведь у нас в армии иноземцы подчиняются той же дисциплине, они такие же, как мы! Это у вас они делают, что хотят!

И поляки напомнили Шеину о том, что Лесли он никак не наказал… Из чего я и делаю вывод: были, были у польского короля свои глаза и уши в лагере Шеина, тут сомневаться не приходится.

Говорили и о том, что именно иноземцы громче всех ворчали на голод и холод, заставляя воеводу боярина Шеина капитулировать. Мол, не умели терпеть холод и голод так же стойко, как привычные московиты.

Многие иноземцы якобы перебежали к полякам и во время осады (что есть чистейшей воды измена) или перешли после капитуляции (что уж, простите, всего лишь выбор своей дальнейшей судьбы, и не больше).

Впрочем, многие иноземцы погибли в самой осаде или умерли по дороге от Смоленска к Москве, разделив участь московитов. Вообще, к Москве вернулись немногим более 9 тысяч человек, причем еще 2 тысячи остались больными и ранеными в Смоленске (поляки вылечили и откормили их всех). Сколько убежало помещиков при известии о татарах, мы не знаем. Двумя годами ранее из Москвы вышло в поход 32 тысячи ратных людей, из них не менее 6 тысяч иноземцев. Сколько иноземцев вернулось, никто не знает — якобы их полковники не подавали списков (может быть, хотели получить лишние пайки?).

Известно, сколько перебежчиков из Речи Посполитой, выданных московитами, поймали и повесили поляки, — 36 человек.

Говоря откровенно, я плохо отношусь к ворчанию на нестойкость и неверность иноземцев. Не буду даже кивать на очевидное — что верность знамени своей страны и верность даже самого замечательного наемника — разные вещи. И что требовать от наемника того же, чего от патриота, — в лучшем случае не признак ума и реального отношения к жизни.

Но в самом унылом рефрене — «предали», «сбежали», «не хотят», «ищут где лучше», «все на нас» — видится мне одна из самых неприятных черт образа жизни и поведения московитов — безответственность. Их упорная попытка переложить ответственность на кого-то другого и непременно найти, из-за кого не взяли Смоленска, не смогли вырваться из окружения и вообще проиграли кампанию, не вызывает сочувствия.

Разумеется, не одни иноземцы могли пасть жертвами этой странной логики. Сам воевода боярин Михаил Борисович Шеин погиб не в последнюю очередь из-за действия этой закономерности.

Талантливый человек, он дико раздражал бояр своей неуживчивостью и спесью. Так раздражал, что только заступничество Филарета, ценившего талантливых людей, спасало его. А тут Филарет умер, некому стало заступаться, и Боярская дума обвинила воеводу во всех смертных грехах, в измене, в унижении московитских знамен и приговорила его к смерти. А «заодно» стало понятно, из-за кого московитская армия проиграла. Отыскался виновный!

Если же вернуться к судьбе ратных иноземцев — оказались они, на мой взгляд, вовсе не неженками и потенциальными предателями, а людьми, как все люди, не лучше и не хуже московитов. Часть из них неизбежно оказывалась подонками — что неудивительно; скорее странно, что среди наемников, продающих собственное тело и «ратное умение», еще так мало оказывалось негодяев и преступников. Часть оказывалась совершенно приличными людьми, ищущими только точки приложения своих сил (порой немалых). Кто-то, не успев получить деньги за службу, торопился уехать в более привычные края, не в силах полюбить климат, расстояния и людей Московии.

Некоторым …э… потомкам московитов почему-то кажется очень обидным, если их самих или их страну кто-то не хочет любить. Мне же невольно вспоминается чудесная история о том, как в начале XX века евреи пришли к Жаботинскому — одному из основателей современного сионизма.

— О вэй! Русские нас не любят!

— А почему вас должны любить?! — презрительно бросил Жаботинский.

Вот и я тоже не понимаю, почему кто-то обязан любить Россию и русских и почему шотландец, приехав работать в чужую страну, непременно должен сделаться ее патриотом? Не меньше, а пожалуй, и больше чести в том, чтобы остаться патриотом Шотландии и, прожив в России десятилетия, хотя бы под старость опять увидеть, как плывут облака над вересковыми пустошами, играет форель в горных реках и серые гуси пролетают над Эйвоном и Клайдом. И спасибо им, поработавшим на Россию!

Но, конечно же, были сделавшие и другой выбор.

Из множества искателей счастья и чинов выделялось какое-то число тех, кто хотел бы остаться в Московии надолго, а быть может, и навсегда. Мы не знаем, многие ли из участников Смоленской войны остались в Московии, но оставшиеся совершенно точно были, и в немалом количестве.

Правительство так же нуждалось в офицерах и мастерах и продолжало переманивать их в Московию. Часть из них принимала православие — как правило, не первое, а второе-третье поколения тех, кто переселился в страну. Принявшие православие быстро растворялись в рядах основного населения. Не могу объяснить этого феномена, но почему-то именно в числе этих «первых русских иноземцев» оказалось очень много талантливых людей, чьи гены очень обогатили кровь служилого сословия Московии. Приведу только несколько примеров — просто тех, которые первыми приходят в голову.

Александр Лесли после Смоленской войны послужил в нескольких европейских армиях, в том числе и в армии Речи Посполитой. Под старость же он окончательно осел в Смоленске, и род Лесли, род потомков участника Смоленской войны, известен историкам достаточно хорошо, хотя и меньше, чем широким слоям населения, — Лесли, как правило, не оказывались на первых ролях. Несколько Лесли в конце XVIII века служили во флоте, помогали Алексею Орлову создавать флот Российской империи. Во время войны 1812 года прославились организацией первых в России ополченцев. По их инициативе и на их деньги был создан Смоленский дивизион ополчения. Дивизион прославился в боях и, кроме того, послужил толчком к изданию знаменитого манифеста Александра I от 18 июля 1812 года об организации массового ополчения в масштабах всей Российской империи. Более поздние потомки Александра Лесли составили совсем немалый пласт провинциальной русской интеллигенции середины — конца XIX века. Судьбу рода Лесли в XX веке мне не удалось проследить.

Знаменитый канцлер Елизаветы и Екатерины, Алексей Петрович Бестужев, «птенец гнезда Петрова», — потомок шотландца Беста, приехавшего в Московию при Алексее Михайловиче.

Отец не менее знаменитого сподвижника Петра, Якова Брюса, Вилим Брюс, приехал в Московию в 1647 году, род же Брюсовых существует до наших дней и уже в XX веке дал миру поэта и писателя Валерия Брюсова и его брата, известного археолога, специалиста по эпохам неолита и бронзы.

Несколько позже (в 1661 году) приехал в Московию Патрик Гордон, которого авторитетный источник называет «одним из первых иностранных учителей и вдохновителей Петра на создание регулярной армии».