Алексей Васильев - От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке

В мае 2002 года состоялся визит в Россию министра иностранных дел АРЕ Ахмеда Махера. Одной из главных тем переговоров в Москве стало наращивание торгово-экономических связей, объемы которых «не устраивали ни Москву, ни Каир». Обсуждались, разумеется, и ставшие традиционными темы: ближневосточный мирный процесс, главным образом израильско-палестинский трек, Ирак, Ливан, Судан, задача решения проблем региона политико-дипломатическими средствами.

С середины 90-х годов в политическом диалоге России с арабо-мусульманским миром и Египтом в частности особое место занимала проблема Северного Кавказа с акцентом на Чечню.

По Чечне в Каире придерживались позиции «позитивного нейтралитета». Она сводилась к тому, что, учитывая международную роль Египта в исламском мире, с одной стороны, и стремление Каира развивать дружественные отношения с Россией — с другой, руководство АРЕ стремилось содействовать развязке «кавказского узла». Каир выступал за мирное политическое решение накопившихся проблем, которое максимально учитывало бы интересы народов Кавказа, при признании чеченского конфликта внутренним делом России. Хотя местные СМИ выдерживали спокойный тон в оценке событий на Северном Кавказе, факты они черпали из западных источников, что не могло не оказывать влияния на рост антироссийских настроений египетских мусульман.

В 90-х годах российско-египетские отношения прошли два этапа в своей эволюции: «застойный», охватывающий первую половину последнего десятилетия ХХ века, и пришедший ему на смену этап оживления усилий Москвы и Каира, с целью преодолеть спад, расчистить завалы на пути обновления сотрудничества в соответствии с реалиями глобализирующегося мира. С середины 90-х годов начали формироваться более надежные условия — экономические и политические — для выполнения этой актуальной для обеих сторон задачи.

К началу 2000-х годов международная и региональная повестка дня становится центральной частью межгосударственных контактов двух стран. Совпадение позиций подталкивало их к углублению сотрудничества. Но экономическая слабость России, зависимость Египта от помощи США и его объем торгово-экономических отношений со странами Запада определяли его внешнеполитический курс. Для России Египет был желанным партнером. Но в конкретных условиях он просто не мог оказаться главными дверями, через которые Россия могла бы вернуться на Ближний Восток.

В первом десятилетии ХХI века все отчетливее проявлялись противоречивые тенденции мирового развития, что не могло не сказаться на политике России на Ближнем и Среднем Востоке и в Северной Африке.

С одной стороны, шел процесс глобализации, изменялась социально-экономическая структура всего мира на базе информационных технологий, возрастала роль средств массовой информации и Интернета, всё большие масштабы приобретало трансграничное движение капиталов, товаров, людских масс. Шло быстрое возвышение стран бассейна Тихого океана и Азии, создавалась полицентричная система мира. Россия, укреплявшая свою государственность и экономику после кризисных 90-х годов, продолжала курс на вхождение в этот мир, но в качестве одного из его центров, требуя учета ее национальных приоритетов и задач национальной безопасности.

С другой стороны, США стремились закрепить свое лидерство, другими словами, доминирование в мире, опираясь на военное, финансовое, экономическое, информационное, инновационное превосходство. Это выражалось в расширении НАТО, в попытках решать возникающие кризисы силовым путем. На какое-то время в руководстве США возобладала теория и практика неоконсерватизма. Неоконы открыто декларировали «необходимость» американского лидерства, «превосходство» американских социальных и политических систем, «обязанность» всего мира следовать американским образцам. Они призывали экспортировать американские ценности, в том числе демократию, во все страны мира, если надо — силой.

Любопытно отметить, что среди отцов-основателей неоконсерватизма были и бывшие троцкисты, которые свои прежние убеждения по поводу экспорта социалистической революции перековали в мессианские призывы экспортировать буржуазные ценности США всеми методами, включая военные.

Теракты 11 сентября 2001 года позволили превратить их идеологические убеждения в политическую практику американской администрации, в том числе на Ближнем и Среднем Востоке. Видные неоконсерваторы Рамсфелд, Вулфовиц, Перл и некоторые другие заняли ключевые посты в администрации Буша-младшего.

«…Соединенные Штаты взяли на себя миссию самостоятельно определять, какое государство представляло собой угрозу международной безопасности, и без решения Совета Безопасности ООН, и даже в одиночку и превентивно применять против такого государства силу, — писал Е. Примаков. — Эта доктрина была выработана американскими неоконсерваторами» {421} 421 Примаков Е.М . Конфиденциально… С. 332. .

Некоторое потепление отношений между РФ и США и готовность РФ сотрудничать в деле борьбы с международным терроризмом, особенно после 11 сентября 2001 года, привели лишь к ограниченным результатам. Шел обмен информацией по линии спецслужб. Россия поддержала военную кампанию США в Афганистане. Более того, сам Кабул был взят войсками Северного альянса, который получал реальную военную помощь России и Ирана. Через Россию США стали поставлять грузы для своих войск в Афганистане. Но дальше дело не пошло. По-прежнему Вашингтон под словом «сотрудничество» понимал примерно следующее: «Мы знаем лучше всех, что и как нужно делать. Ваша задача — следовать за нами. Лучше — не задавая вопросов. Вот тогда и будет постоянное сотрудничество и даже союз. Тогда вы будете вести себя в соответствии с высшими нормами демократии и морали».

Игнорируя Совет Безопасности ООН, США под фальшивыми предлогами вторглись в Ирак и оккупировали его в 2003 году. Не обнаружив там никакого оружия массового уничтожения, американская администрация стала утверждать, что задача войны и оккупации состояла в другом — утвердить демократию в стране и распространить опыт этой «молодой демократии» на весь регион.