Коллектив авторов - Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923

Военизированный ( paramilitary ) характер этого конфликта позволяет объяснить своеобразную природу сопровождавшего его насилия, не сдерживавшегося международными нормами войны. Использование обеими сторонами чрезмерного насилия оправдывалось насилием со стороны врагов, крайне преувеличивавшимся в СМИ и в тогдашнем политическом дискурсе. Прошли десятилетия, прежде чем финские историки и широкая публика раскрыли для себя мнимую «загадку» особой жестокости гражданской войны и отказались от таких однобоких политизированных объяснений, как проникновение советской «заразы» в финскую политику или классовая борьба. Возможность насилия была создана постепенным процессом распада государства в 1917 году и утраты правительством монополии на использование силы — процессом, который быстро начал оказывать воздействие на гражданское общество, экономику и повседневную жизнь и вызвал деградацию веры в общие ценности и нормы. В этой ситуации переход к насилию оказался удивительно быстрым: те же самые молодые люди, которые всего год назад с энтузиазмом создавали клубы читателей, хоры и танцевальные кружки, теперь организовывали небольшие вооруженные группировки, горевшие желанием уничтожить врага. Внезапная мобилизация слабо связанных друг с другом местных военизированных отрядов была возможна благодаря высокому уровню политической организованности, однако само по себе это не объясняет, почему эта политическая и организационная мобилизация породила особенно жестокие формы насилия. В то время как известную роль в этом отношении, несомненно, сыграли идеология и политические амбиции вождей обеих сторон, свой вклад в ожесточенность конфликта также внесла своеобразная психологическая динамика гражданской войны между жителями одних и тех же городов и деревень.

Особую значимость финским событиям в контексте прочих примеров, обсуждаемых в данной книге, придает не использование военизированных организаций при отсутствии функционирующей государственной власти, а стремительная эскалация крайних проявлений насилия в стране с сильными гражданскими институтами, с начала XIX века не участвовавшей в каких-либо войнах, включая Первую мировую. Поэтому финский пример демонстрирует, что «брутализация» политики в межвоенной Европе не зависела от участия в Первой мировой войне и что для возникновения идеологически мотивированных военизированных движений нового типа отнюдь не требовалось наличия «ожесточившихся» бывших военнослужащих.

В предисловии к книге Большой совет за первые пять лет фашистской эры , изданной Фашистской партией в 1927 году, Муссолини утверждал, что разрушение либерального государства началось

сразу же после «похода на Рим», когда только что основанный фашистский Большой совет в ночь на 12 января 1923 года решил создать Добровольную милицию национальной безопасности (Milizia Volontaria per la Sicurezza Nazionale, MVSN), тем самым обеспечив юридическую основу для военной организации Фашистской партии. Муссолини писал:

Создание милиции являлось принципиальным, уникальным шагом, поставившим правительство в иные условия по сравнению со всеми его предшественниками и превратившим его в режим. Залогом его установления была вооруженная партия. Та ночь в январе 1923 года, когда была основана милиция, стала смертным приговором прежнему демократическо-либеральному государству <���…> Начиная с того момента прежнее демократическо-либеральное государство просто ожидало своих похорон, которые были со всеми почестями произведены 3 января 1925 года {235} 235 Partito Nazionale Fascista. Il Gran Consiglio nei primi cinque anni dell’Era Fascista. Rome, 1927. P. xi. .

По крайней мере в этом отношении дуче был прав. Фашистская партия была первой организованной военной партией, захватившей власть в западноевропейском либеральном государстве и породившей при этом режим нового типа, основанный на однопартийном правлении. Тем самым фашизм стал образцом для прочих европейских националистических военизированных движений, стремившихся к уничтожению демократически избранной власти. Что же касается истоков фашизма, то вполне можно сказать: «В начале было насилие».

Это следует понимать в том смысле, что военизированное насилие представляло собой фундаментальную черту коллективной идентичности фашизма как организации, как ментальности, как политической культуры и как стиля жизни и борьбы, не говоря уже о том, что оно являлось главной причиной его триумфа. Далее нами будут рассмотрены важнейшие аспекты взаимоотношений между военизированным насилием и фашизмом.

Изучать фашистское военизированное насилие в Италии в 1919 — 1923 годах по определению означает исследовать истоки фашистской милиционной партии и диктаторского государства нового типа, созданного фашистами после захвата ими власти 30 октября 1922 года. С целью дать концептуальное объяснение этого типа политической власти некоторые антифашисты предложили в 1923 году термины «тоталитарный» и «тоталитаризм» {236} 236 См.: Gleason A. Totalitarianism. The Inner History of the Cold War. N.Y.; Oxford, 1995. P. 13–15; Gentile E. Fascism in Power: the Totalitarian Experiment // Lyttelton A. (Ed.). Liberal and Fascist Italy, 1900–1945. Oxford, 2002. P. 139–142. .

В данной главе будут освещены основные этапы только что описанного процесса. Я постараюсь показать, почему, по моему мнению, практика и культура военизированного насилия являлись «обоснованием фашизма» или, иными словами, принципиальным условием для возникновения, наступления и победы фашизма и, соответственно, для закладки в Италии основ политического режима нового типа, проложившего путь к расцвету тоталитаризма в Западной Европе.

Фашистское военизированное насилие по большей части являлось следствием боевого опыта, приобретенного на фронтах Первой мировой войны, но в то же время и причиной краха всех надежд на создание мира, более безопасного для демократии. Первая мировая война завершилась триумфом демократических государств Европы {237} 237 См.: Guy-Grand G. La Démocratie et l’après-guerre. Paris, 1922. . Крах германского милитаризма, распад многовековых самодержавных империй, возникновение новых республиканских государств и усиление роли парламента, предусматривавшееся в новых конституциях, были ключевыми чертами политической демократизации, происходившей в Европе в 1919 году. Для демократических правительств, и особенно для новых парламентских режимов, был характерен «процесс рационализации власти», как выразился русский юрист Борис Миркин-Гецевич, подразумевая под этим «тенденцию к подчинению всей полноты коллективной жизни юридическим нормам» {238} 238 Mirkine-Guetzévitch B. Les constitutions de l’Europe nouvelle. Paris, 1930. Pli. . Эта тенденция в полной мере выражала в себе конституционный принцип народного суверенитета и парламентской власти в государстве, основанном на законе. «Помимо демократии, нет и не может быть иной формы государства, которая признавала бы главенство закона; соответственно, общее конституционное право включает в себя все юридические формы демократии — государства, основанного на законе» {239} 239 Ibid. Р. 15. .