Коллектив авторов - Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923

Тем не менее именно радикализация политики во время мировой войны и после нее объединила эти конкурировавшие движения и доктрины в общеевропейский идеологический конфликт. В 1917 году Вудро Вильсон дал новое определение демократии и национализму в рамках крестового похода союзников. В том же году большевики захватили власть в России во имя легитимности (и насилия) классовой революции {21} 21 См. такие классические исследования, как: Mayer A. Political Origins of the New Diplomacy, 1917–1918. London; New Haven, 1959; Politics and Diplomacy of Peacemaking: Containment and Counterrevolution at Versailles, 1918–1919. N.Y., 1967. См. также: Rossini D. Woodrow Wilson and the American Myth in Italy. Culture, Diplomacy and War Propaganda. Cambridge (Mass.), 2008. . Вставал ключевой вопрос: обратятся ли новые национальные государства Центральной и Восточной Европы к демократии, к чему призывали вожди союзников — ив первую очередь Вудро Вильсон — на Парижской мирной конференции? Антидемократический, антибольшевистский национализм уже успел стать языком ремобилизации радикальных правых сил в Германии в последний год войны {22} 22 Hagenlüke H. Deutsche Vaterlandspartei: Die nationale Rechte am Ende des Kaiserreiches. Düsseldorf, 1996. . С крахом политической легитимности, а также династических империй во многих странах Центральной и Восточной Европы с конца 1918 года стали возникать новые разновидности контрреволюционных движений, мобилизовавшие военизированные силы. В случае итальянских фашистов подобные силы захватили власть в 1923 году и приступили к перестройке государства.

Таким образом, историю военизированного насилия после Первой мировой войны следует изучать сквозь призму этих более масштабных событий — революций, краха империй и этнических конфликтов, — которые, в свою очередь, определяют структуру данной книги. Мы полагаем, что невозможно разобраться в сущности кровавых конфликтов послевоенного периода, не принимая во внимание русской революции, последовавшей за ней Гражданской войны и ее влияния на Европу. С русской революцией было связано контрреволюционное движение, зародившееся как ответ на поражение в Первой мировой войне и радикализацию левых сил на большей части Центральной Европы, а также в Италии. К этой теме мы перейдем далее. Между двумя этими явлениями, как географически, так и в плане генезиса и источников вдохновения, находилось преимущественно (но отнюдь не исключительно) этническое военизированное насилие, порожденное борьбой за создание (и против создания) новых национальных государств и границ в Центральной и Восточной Европе. Оно является темой нижеследующих глав. Однако из принадлежащей перу Юлии Айхенберг главы, в которой сравниваются Польша и Ирландия, и из главы о британском военизированном насилии в Ирландии, написанной Энн Долан, следует, что сопоставимые условия существовали и на крайнем западе континента. Наконец, непрерывность хронологических рамок 1918–1923 годов и подтверждается, и вновь актуализируется при рассмотрении роли военизированного насилия в фашистской Италии, где оно не только привело в 1923 году соответствующее движение к власти, но и имело долгосрочные последствия, выразившееся в характере фашистского государства. Франция дает нам пример обратного рода: ограниченные проявления военизированного насилия в этой стране после 1923 года позволяют получить представление о некоторых причинах, по которым феномен военизированного насилия затронул многие, но отнюдь не все регионы послевоенной Европы. Теперь более подробно рассмотрим тезисы, лежащие в основе каждого из разделов нашей книги.

Те революции — политические, социальные и национальные, — которые происходили в различных регионах Российской империи с первых месяцев 1917 до осени 1918 года, могли и не быть насильственными по своей природе. Путь, который привел от Февральской революции 1917 года к Гражданской войне, разразившейся летом 1918 года, мог принять иное направление. Однако успешная консолидация власти в руках малочисленной, но целеустремленной революционной большевистской группировки зимой 1917/18 года, в разгар крупномасштабного военного конфликта, уже придавшего импульс этнической борьбе с ее собственной динамикой, вдохнула мощный заряд энергии в революционное насилие, ответом на которое стало возникновение столь же целеустремленных контрреволюционных армий, чьей основной целью являлись жестокие репрессии против революции, и в первую очередь — против революционеров. Соответственно революционное и контрреволюционное насилие с новой энергией распространилось по Европейской России (а также по Кавказу и Средней Азии), совершенно затмив отдельные, хотя и мощные вспышки революционного насилия, наблюдавшиеся в Европе до 1914 года. В некоторых регионах крах государственной власти и экономические сдвиги, ставшие следствием революции, привели в 1918–1919 годах к социальному распаду, вызывавшему на местах организацию примитивных вооруженных организаций самообороны. Как показывает Уильям Розенберг в главе, написанной для данной книги, эти события задавали наиболее фундаментальный импульс к появлению военизированных организаций в хаосе русской революции. Однако ответ большевиков заключался не в формализации военизированных политических практик, а в новом долговечном феномене политики XX века: в возникновении современного революционера-коммуниста, подготовленного к политической работе и к необходимости насильственных мер при строительстве нового государства на партийной основе {23} 23 Kaiser D.H. (Ed.). The Workers’ Revolution in Russia, 1917: the View from Below. Cambridge, 1987; Smith S. Revolution and the People in Russia and China. A Comparative History. Cambridge, 2008; Conway M., Gerwarth R. Revolution and Counter-Revolution // Gerwarth R., Bloxham D. (Ed.). Political Violence. .

Русские революционеры создавали различные формирования, действовавшие наряду с Красной армией, — от красногвардейцев, сыгравших свою роль при свержении Временного правительства, до вооруженных отрядов, насаждавших «военный коммунизм» на селе и участвовавших в Гражданской войне. Однако отнюдь не военизированное насилие легитимировало новый режим. В соответствии с большевистским пониманием марксистской теории и с практикой ленинизма источником власти и организации в новом государстве являлась партия, и партия же (а не армия) обеспечивала наиболее важные формы внесудебного насилия — такие как ЧК и революционный террор. Вообще, следствием врожденной неприязни большевиков к «милитаризму» и их страха перед «бонапартизмом» было то, что даже levée en masse на классовой основе воспринималась ими как угроза, особенно в условиях насилия, бушевавшего в России до 1920 года. Предпочтительным решением стала регулярная призывная армия, возглавлявшаяся кадровыми офицерами, но находившаяся под надзором политических комиссаров. Именно на нее полагался новый режим во время Гражданской войны и войн с соседями (в первую очередь с Польшей). При большевиках военизированное насилие подмяла под себя набиравшая силу партия, не нуждавшаяся в нем как в легитимизирующем принципе {24} 24 Hagen M. von. Soldiers in the Proletarian Dictatorship: the Red Army and the Soviet Socialist State, 1917–1930. Ithaca, 1990. P. 20–40, 327–334; Sanborn J. Drafting the Russian Nation; Idem. The Genesis of Russian Warlordism: Violence and Governance during the First World War and the Civil War // Contemporary European History. 2010. Vol. 19. P. 195–213. .