Джон Бальфур - Османская империя [Шесть столетий от возвышения до упадка, XIV–ХХ вв.]

Турки расположили свою артиллерию для ведения огня по городу в деревянном укрытии, выстроенном напротив наиболее уязвимого места в городских стенах. Они пробили в нескольких местах бреши в оборонительных сооружениях. Однако двенадцать следовавших друг за другом атак были удачно отбиты. Многочисленные мины, заложенные в стены города, обнаружили и взорвали воины гарнизона. Из-за дождей траншеи турок превратились в болота. Требования сдаться с презрением отвергались. В конце концов Ибрагим придумал компромисс. Защитникам объявили, что султан, учитывая их храбрость, решил даровать им пощаду. Военачальника с почетом принял Ибрагим, и тот согласился на условия сдачи «на бумаге», передав ключи от города в знак номинального турецкого владения. После этого лишь небольшому количеству турецких солдат было разрешено пройти внутрь города, чтобы встать на часах у пробоин в стенах и не допустить массового убийства и разграбления остальными.

Ценное для турок время было потрачено впустую, а погода все ухудшалась. Тем не менее Сулейман еще мог пойти походом на Вену. Вместо этого он, возможно в последней надежде выманить врагов из города на открытую местность, дал знать, что жаждет не города. Ему нужен император, который, как он надеялся, выйдет со своей армией, чтобы противостоять ему на поле битвы. На самом же деле Карл находился в 200 милях оттуда вверх по Дунаю, в Ратисбоне, и не имел намерения втягиваться в какое-либо решительное противостояние туркам. И султан, испытывая нехватку тяжелой артиллерии и зная, что гарнизон Вены теперь сильнее, чем тот, который нанес ему поражение прежде, повернул прочь от города на юг. Он начал обратный путь домой, ограничившись широкомасштабными разрушительными набегами по долинам и горам Штирии, где, избегая главных крепостей, разрушал деревни, разорял крестьян и превращал в пустыни большие участки сельской местности Нижней Австрии.

Двумя месяцами позже в Стамбуле султан записал в дневнике: «Пять дней празднеств и иллюминаций… Базары открыты всю ночь, и Сулейман посещает их инкогнито…» Несомненно, он хотел выяснить, рассматривают его подданные эту вторую кампанию против Вены как поражение или как победу. Как и в первом случае, официальная версия, предназначенная для общественного мнения, заключалась в том, что султан вновь хотел дать бой своему врагу, императору христиан, но тот не посмел показаться ему на глаза и предпочел спрятаться. Чтобы как-то возместить утрату престижа, Сулейман мог, по крайней мере, утверждать, что не произошло решающего испытания сил, — но таков был выбор противника. Главные силы турецкой армии вернулись в Стамбул невредимыми и готовы в любой момент сражаться.

Пришло время для мирных переговоров, к которым Габсбурги были готовы, так же как и османы. Соглашение было достигнуто с Фердинандом, который в формулировке, продиктованной Ибрагимом, обращался к султану, как сын к отцу, тем самым удовлетворив османскую гордость и престиж. Со своей стороны, Сулейман обещал отнестись к Фердинанду как к сыну и даровал ему мир «не на семь лет, не на двадцать пять лет, не на сто лет, а на два века, три века, в действительности навсегда, если Фердинанд сам не нарушит его». Венгрию следовало расчленить и ее крепости поделить между двумя суверенами, Фердинандом и Запольяи.

В действительности достичь соглашения оказалось трудно. Сулейман, с одной стороны, натравливал Запольяи, «моего раба», на Фердинанда и настаивал, что «Венгрия моя»; Ибрагим, с другой стороны, предпочитал соглашение на базе того, что каждый должен иметь то, что занимает. В конце концов, к полному замешательству Сулеймана, вдобавок еще и за его спиной, Фердинанд и Запольяи заключили самостоятельное соглашение, оговорившись, что каждый из них будет править как король в своей части страны до смерти Запольяи, после чего всей страной будет править Фердинанд. Тем временем так и не было мирного договора между султаном и императором, которые никак не могли согласовать имперские претензии в части титулов и званий.

Таким образом, получалось, что на одном из поворотных этапов истории Сулейман был остановлен перед Веной и не смог проникнуть в сердце Европы, так же как мусульмане из Испании восьмью веками раньше потерпели неудачу в битве под Туром. Его провал частично объяснялся героическим сопротивлением хорошо подготовленных и умело управляемых европейских войск, опытных бойцов, дисциплина и профессиональный опыт которых превосходили уровень воинов феодальных армий, до того времени противостоявших туркам на Балканах и в Венгрии. В этом случае Сулейман встретил равного себе противника.

Но его неудача в равной мере объяснялась географией и климатом регионов: растянутыми на более чем 700 миль между Босфором и Центральной Европой линиями коммуникаций, тяжелыми климатическими условиями долины Дуная с затяжными дождями, бурями и наводнениями. Эти факторы значительно сокращали продолжительность кампаний, и без того сокращенную — для армии, которая не везла с собой собственных припасов, — необходимостью заготавливать фураж для лошадей кавалеристов, что невозможно в зимнее время и в разоренных местностях. Сулейман теперь признал, что в Центральной Европе есть город, дальше которого вести военные кампании невыгодно. Вена в контексте военных событий века была, по сути, недосягаема для султана в Стамбуле.

Однако страх Европы перед турецкой угрозой был усилен, благодаря полученному опыту, уважением к турецкой армии. Здесь были не варварские орды из азиатских степей, а высокоорганизованная, современная армия, с которой Запад в этом веке еще не сталкивался. О ее солдатах итальянский наблюдатель отмечал: «Их военная дисциплина настолько справедлива и строга, что легко превосходит дисциплину древних греков и римлян. Турки превосходят наших солдат по трем причинам: они быстро подчиняются своим командирам; в сражении они никогда не проявляют ни малейшего страха за свою жизнь; они длительное время могут обходиться без хлеба и вина, ограничиваясь ячменем и водой».

Бесконечное множество европейцев подтверждало боевые качества османов, их боевой энтузиазм, самообладание, единое чувство цели.

Имея за собой такую сплоченную силу, Османская империя приобрела большое влияние в делах Запада. Сулейман сделал из этого обстоятельства долговременный политический фактор, который позднее получил название европейского согласия.

Когда Сулейман в юности унаследовал османский трон, кардинал Уолси сказал о нем послу Венеции при дворе короля Генриха VIII: «Этому султану Сулейману двадцать шесть лет, и он не лишен и здравого смысла; следует опасаться, что он будет действовать как его отец». Дож написал своему послу: «Султан молод, очень силен и исключительно враждебен к христианству». Великий Турок, Синьор Турко для венецианцев, внушал правителям Западной Европы только страх и недоверие к себе, как «сильный и грозный враг» христианского мира.