Джон Бальфур - Османская империя [Шесть столетий от возвышения до упадка, XIV–ХХ вв.]

Ситуация неожиданно разрешилась, к большой радости рыцарей, прибытием христианского флота с Сицилии с вооруженным отрядом численностью около десяти тысяч человек под командованием дона Гарсии де Толедо, преемника Андреа Дориа в качестве имперского командующего на Средиземноморье. Флот проследовал мимо форта Святого Анджело, произведя трехзалповый салют. Пиале-паша, который не сделал попытки перехватить его, теперь был полон готовности уйти и не предпринял никаких шагов, чтобы атаковать. Христианская армия, таким образом, высадилась на берег без помех в северной части острова. Мустафа немедленно снял осаду и отдал приказ об эвакуации с Мальты. Его лагерь был уничтожен, орудия сняты с позиций и переправлены на корабли, войска погружены.

Затем он понял, что прибывшее подкрепление было намного меньше, чем его заставили поверить (ловким маневром Великого магистра). Он немедленно высадил войска на берег, чтобы вновь вернуться к боевым действиям. Но только солдаты были уже деморализованы и не хотели больше сражаться на Мальтийской земле. Атакованные отрядом внушавшей страх, хорошо обученной испанской пехоты, турки дрогнули и побежали. После отчаянных рукопашных схваток на берегу войска турок снова погрузились, понеся потери, на корабли, которые отошли к северу, чтобы ожидать войска в укрытии залива Святого Павла.

Вскоре турецкая армада уже плыла прочь на восток, начав тысячемильный переход к Босфору. Уцелело не больше четверти ее общего состава. Опасаясь приема, который им окажет султан, оба турецких командира приняли меры предосторожности, выслав впереди себя с депешами быстроходную галеру, чтобы сообщить новости и дать гневу султана время остыть. Достигнув территориальных вод, они получили приказ, чтобы флот ни в коем случае не заходил в гавань Стамбула до наступления темноты. Сулейман действительно был взбешен новостью о втором бесславном поражении от рук христиан. В свое время после отступления из Вены он нашел способ сохранить лицо. Но в случае с Мальтой унизительный факт, что турки получили решительный отпор, невозможно было скрыть. Это стало началом конца попыток султана установить османское господство над Средиземноморьем.

Об этой неудаче Сулейман горько заметил: «Только со мной мои армии добиваются триумфа!» И это не было пустым бахвальством. Мальта действительно была утрачена из-за отсутствия такого же сильного единого командования, какое завоевало для него во времена его юности остров Родос у того же самого непримиримого христианского врага. Только сам султан, держащий в руках неоспоримую личную власть над своими войсками, мог добиться такой цели. Только Сулейман, решительный и непреклонный, достигал целей на протяжении сорока пяти лет почти непрерывных османских побед. Но Сулейман уже подошел к концу своего жизненного пути.

Одинокий после смерти Роксоланы, султан замкнулся в себе, становясь все более молчаливым, меланхоличным, отдаленным от контактов с людьми. Даже успех и всенародная любовь перестали трогать его. Когда при более благоприятных обстоятельствах Пиале-паша вернулся с флотом в Стамбул после своих исторических побед на Джербе и в Триполи, которые утвердили исламское господство над Центральным Средиземноморьем, пишет Бусбек, «те, кто видел лицо Сулеймана в этот час триумфа, не могли обнаружить на нем и малейших следов радости. …Выражение его лица оставалось неизменным, его жесткие черты не утратили привычной мрачности… все торжества и восхваления этого дня не вызвали у него ни единого признака удовлетворения». Уже давно Бусбек отмечал необычайную бледность султана, «возможно, из-за некой скрытой болезни», и тот факт, что, когда приезжали послы, он скрывал ее «под слоем румян, полагая, что иностранные державы будут больше бояться его, если станут думать, что он силен и здоров».

«Его величество на протяжении многих месяцев года был очень слаб телом и близок к смерти, — сообщает Бусбек, — страдая водянкой, отеками ног, отсутствием аппетита и отечным лицом очень нехорошего цвета. В прошлом месяце, марте, с ним случилось четыре или пять обмороков и после этого еще один, во время которого ухаживающие за ним сомневались, жив он или мертв, и едва ли ожидали, что он сможет поправиться. Согласно общему мнению, его смерть близка».

Старея, Сулейман становился в высшей степени подозрительным. «Он любил, — пишет Бусбек, — наслаждаться, слушая хор мальчиков, которые пели и играли для него; но этому положило конец вмешательство некой пророчицы (старухи, известной своей благочестивой жизнью), которая заявила, что в будущей жизни его ждет кара, если он не откажется от этого развлечения». В результате инструменты были сломаны и преданы огню. В ответ на схожие аскетические сомнения он стал есть из фаянсовой посуды вместо серебряной, более того, запретил ввоз в город любого вина, потребление которого было запрещено Пророком. «Когда немусульманские общины стали возражать, доказывая, что столь резкая перемена диеты вызовет болезни или даже смерть среди них, диван смягчился и позволил им получать недельный запас, выгружаемый для них на берег у Морских ворот».

Но унижение султана в морской операции на Мальте вряд ли могло быть смягчено подобными жестами умерщвления плоти. Сулейман, всю жизнь воевавший, мог успокоить свою уязвленную гордость, невзирая на возраст и плохое здоровье, только еще одной, заключительной победоносной кампанией, чтобы доказать несокрушимость османского оружия. Вначале он поклялся лично повторить попытку захватить Мальту следующей весной. Но потом решил вернуться в привычную для себя стихию — на сушу. Он хотел еще раз выступить против Венгрии и Австрии, где преемник Фердинанда из Габсбургов, Максимилиан II, не только отказался выплачивать причитающуюся с него дань, но и предпринимал набеги на Венгрию, в ущерб туркам. Более того, здесь султан горел желанием отомстить за имевший место ранее отпор его войскам перед Сигетом (Сигетваром) и Эгером.

И 1 мая 1566 года Сулейман в последний раз выступил из Стамбула во главе самого крупного войска, которым он когда-либо командовал, на свою тринадцатую кампанию — и седьмую в Венгрии. Его императорский шатер был разрушен под Белградом во время одного из наводнений, обычных в бассейне Дуная, и султан был вынужден перебраться в шатер своего великого визиря. Он больше не мог сидеть на коне (за исключением редких торжественных случаев) и путешествовал в закрытом паланкине. У Семлина султан церемонно принял юного Иоанна Сигизмунда Запольяи, законные претензии которого на венгерский трон Сулейман признал, когда тот был еще грудным младенцем. Как лояльный вассал, Сигизмунд трижды преклонил колени перед своим господином, каждый раз получая приглашение встать, и при целовании руки султана приветствовался им, как горячо любимый сын. Предлагая свою помощь в качестве союзника, Сулейман продемонстрировал юному Сигизмунду свою готовность согласиться с его весьма скромными территориальными претензиями.